Andrew Blake | Эндрю Блейк

Joe Keery

Дата и место рождения: 19.04.1994, Аделаида

Род деятельности: Бармен в Red Square

Семейное положение: Не женат / би

Good day, mate

Электрокинез

Порой глядишь на человека и думаешь: ты от йогурта банка или целая лампочка? Так вот, Энди как раз и тех, кто по нулевому осмотру больше смахивает на банку от йогурта – ну, вроде как, пустоватый молодой человек, иначе с чего вдруг этот оптимизм? Зачем тебе это, парень, нравится жить, что ли? Но вообще-то да, жить нравится (иначе с чего вдруг этот оптимизм), крыша над головой есть, еда есть, есть досуг, а если есть проблемы – берем и максимально молниеносно решаем. Эндрю трудно отличаться сообразительностью, по большей части, он просто находчивый (особенно эффективно он находится, если вот сейчас, вот прям срочно нужно что-то сделать). За свою жизнь случайно наработал устойчивость ко всяким там чрезвычайным происшествиям, которые, ладно-ладно, бывали у него в точечной форме, а не бесконечным потоком, зато качество, скажем так, искупает количество. Поскольку предпринимать решения Энди привычнее по щелчку пальцев, нетрудно догадаться, что он не из тех, кто долго и много обдумывает… нет, не что-либо конкретное, а в принципе. Будучи не отягощенным особым интеллектом, рефлексирует редко и держится на позитиве. Меньше тревог – крепче сон. Однако делать выводы умеет, правда, исключительно из прямого жизненного опыта, иначе говоря, пройдясь по полю с граблями. Эндрю Блейк – классический пример «я-хочу-казаться-надежным-и-понятным», но на что там надеяться – не особо понятно. Впрочем, Энди отлично озарит пару вечеров и легко согласится кого-то вытащить из жопы. Человек он, словом, ничего. Просто кажется, что за общительностью и чисто визуальным магнетизмом ничего больше нет: ни планов на будущее, ни политических взглядов, ни умения поддержать в трудную минуту (психологически), из-за чего Блейк банально не тянет на глубокую личность и уж тем паче не на серьезного представителя человечества. Энди, может, и человек действия, но с ним не выстроить эмоциональной связи, потому что он намеренно хочет быть подальше от чьих-то душевных страстей, поприсутствует, если надо, просто в пучину чувств не прыгнет. Зато человек он простой и энергичный, не остроумный, но по-своему юморной (или даже забавный) – есть в этой его полной непритязательности что-то неслабо обаятельное. Кроме того, Энди не обидчивый, его, конечно, можно дико возмутить и огрести, если он вспылит (все мы люди), а зла лично он держать не будет, потому что нечего тут принимать что-либо близко сердцу. Хотя в школьные годы сверкал кулаками, с возрастом стал практически бесконфликтным, и поэтому вся видимая бесхитростность в каких-то случаях именно видимая, а не подлинная (иногда лучше подыграть, нежели быть честным). Тем не менее, при острой необходимости дипломатия легко переходит в позицию «выкл» – и нет, речь не об оживленном в споре (мы в них не хотим влезать, мы не очень умные), а о прямых физических угрозах: если таковые возникают, дважды думать не будет, и этом нет как агрессии, так и хладнокровия, только чугунный рационализм. Возможно, из-за этого Энди зачастую выглядит не очень впечатлительным: не потому что его трудно удивить, а потому что очень многое им воспринимается как должное, в стиле «а, ну ладно, проехали».

---

“ if there’s nowhere to come, at least you can come to conclusion
Оглядываясь на дедулю Блейка любой сказал бы об Энди: «далеко пойдет». Вот он, собственно, и пошёл… Впрочем, так чаще говорили приятели четы Блейков о дочери, которая, кстати, тоже взяла вот и пошла. На пилон. Нет, какое-то дурацкое начало, давайте заново. Энди – «у меня вообще-то есть полное имя!» – хорошо, Эндрю Блейк с нарочитым флегматизмом дымил в нервном свете уличного фонаря, с опрятно-бомжеватым видом восседая на бордюре – знаете, как в тех фильмах, где даже бездомные смахивают на журнальных моделей, только самую малость потрёпанные – и усердно себя в чём-то убеждал, мысленно шатаясь, в основном, между двумя идеями: «надо, типа, что-то с этим делать» и «ну, в принципе, жить можно». Когда все проблемы остались позади, дверь с ноги выбила досада – досада о том, что ты вообще себя на эти проблемы тратил, хотя куда благоразумнее было тратить себя на себя. Как это было в детстве, которое Энди просто обожал, да, ему банально повезло оказаться на золотой середине: никакой бедности и никаких золотых клеток. Ординарно шкодливый пацан, без всяких там замашек на откровенное хулиганство, сама, словом, посредственность – в той, разумеется, степени, в какой можно быть посредственно шкодливым. Эндрю Блейк был из того типа детей, которые не хватают звёзд с неба и в целом ошеломляюще умеренные от своих способностей до проступков – находчивые, уверенные, смешливые и легко препарируются любым учебником по педагогике. Энди, признайся, ты это сделал, потому что самый младший и хочешь привлечь внимание? Н’знаю, мэм. Ты больше не будешь трогать пожарную сигнализацию, Энди. Да, мэм. И действительно, зачем повторяться, когда есть другие способы «привлечь к себе внимание», хотя, коли честно говорить, не было там особого стремления привлекать внимание, лишь только любопытство и надежно работающий, проверенный временем принцип «а почему бы и да». А дед говорил: «Я профессор экономики», но точно ли он это говорил консервативной математичке, имея в виду «Не учи ученого»? – точно ли он это говорил не себе в попытках оправдать собственную состоятельность как опекуна, если не очень-то и получилось состояться как родитель? Как оно и понятно, нарративом завладевает риторика, хотя до перебивающего рассказ деда единственным вызовом было упоминание «мамки на пилоне», но до нее еще придется дожить. Воспитываясь престарелым профессором экономики (громкое, конечно, название для рядового препода, но дедок был уверен, что кичиться тут есть чем), Энди полагал, будто у него всегда будет возможность получить образование и начать жизнь с чистого листа, поэтому не беспокоился о будущем и жил исключительно настоящим, которого, мягко говоря, было слишком предостаточно. Настолько, что это настоящее проживало Энди, а не наоборот, но ничего страшного, так и должно быть в мире взрослых детей и детской взрослости. По крайней мере, Энди не занимался цитированием высокопарной прозы под дорожку кокса, по крайней мере, не в девять лет – в девять лет, по заданию кружка юных натуралистов, Эндрю Блейк положил фиалку в латинскую грамматику, потому что в ней все засыхает быстрее. Потом он, само собой, почти что огорчится, узнав, что латинская грамматика, в которой все засыхает быстрее, была отправлена обратно в университетскую библиотеку, потому что дедушка потерял веру в свои языковые способности спустя три упорных недели самообмана. Почти что огорчится, но не полноценно, Энди было свойственно терять фокус, не говоря о том, чтобы находить его – детская гиперактивность, однако не шибко досаждающая окружающим: «какая жалость моя фиалочка о сколопендра». Это была практически безопасная идея, пока банка, в которую заточили многоножку, не разбилась в драке во время импровизированной перемены (мэм вышла из класса – не ошибка, а натуральное педагогическое фиаско). В данной сцене ни одно членистоногое не пострадало. Короче, в девятилетнем возрасте жизнь и бурлила по-девятилетнему. Особенно запоминаются в этом возрасте всякие посиделки с ночевками и последующими приключениями (несколько надуманными в следствии молодости психики) – а какие бывают нагоняи за прогулки в пижамах по ночным улицам! когда сворачиваете немного не туда и уже не можете сообразить, как развернуться-то в обратную сторону. Моя мама меня убьет! А зачем? – созревает вполне логичный вопрос. Она так старалась, а теперь убьет, и, что, все труды насмарку?
На следующий день, после того как мама именинника всех убила, Эндрю соблаговолил поинтересоваться спустя девять лет от начала собственного существования, где его мама, правда, не вслух. В этом доме о ней принято было вспоминать редко – принято было профессором Блейком, потому что свою жену, способную и скорее всего пожелавшую бы оспорить сие решение, он давно похоронил. Свою дочь хоронить (морально) он пока не хотел и стабильно пару раз в год отправлял ей открытки, но её отсутствие можно было обнаружить, о ирония, невооруженным взглядом, она была стерта с лица этого дома. Выскажи Энди свой вопрос еще будучи ребенком, заботливый дедуля, в те года еще не шамкающий вставной челюстью, наверняка был бы захвачен идеей использовать малолетнего внука в роли немого укора – но он в любом случае не смог бы забросить мальчишку одного в Сидней. Вопрос оставался невысказанным до тех пор, пока Эндрю не ударился об пубертат. Конечно, подогревались внутренние противоречия и благодаря тому, что Энди не единственный ударился об пубертат – регулярные стычки со сверстниками (зачастую даже с теми, кто водился за друга или приятеля) стали приводить к подколкам на тему «да мамаша твоя шлюха раз растешь без нее и дед твой тоже извращенец» (а это, в свою очередь, стало приводить к намыванию кулаков). Лет до семнадцати Энди кормился такими ответами как «ты найденыш» и «ничего я не знаю кашу ешь», но мистер Блейк прекрасно понимал, что в вечном неведении он не сможет держать Энди, хотя как раз к этому моменту окончательно заверил себя, что дочурка уже пробила дно деградации, и перестал даже поздравлять ее по почте – этой уверенности способствовало молчание в ответ. Может, она там уже и не живет, – подозревал он, но все равно снабдил Эндрю адресом и билетом в Сидней. Либо Энди развенчает свои мечты увидеться с матерью, либо столкнется с подтверждением теории недо-профессора а.к.а. Дедули Блейка. Эндрю провел целую ночь под дверью квартиры в некогда облагороженном бараке прежде, чем познакомился со своей родительницей, вернувшейся как-раз-очень-вовремя со смены. На тот момент выдержка сотовых телефонов уже не была настолько выдающейся, поэтому оповестить о своем еще живом и невредимом статусе Энди пришлось с телефона, назовем ее, новой-старой знакомой. Не то, чтобы Эндрю Блейк спрашивал разрешения у матери позвонить; несмотря на возраст и не самую восхитительную смышленость, Энди интуитивно догадался, что она будет против, если дедуля Блейк узнает ее номер. Догадаться, впрочем, было не трудно, любой придет к подобному выводу, учитывая всю эту разросшуюся тень замалчивания и…да, да, внешнего вида. Будь парниша помладше, возможно, ему б и не пришло в голову что-то кроме «странно она выглядит», но «странно она выглядит» – совсем не точное описание, оно подходит для фразы, извлеченной ртом ребенка, а не подростка. Даже если считать отрочество периодом тупости. Без косметики мать выглядела угнетающе, не говоря уж о том, что ее жилье свидетельствовало о нескончаемом разложении, хотя ничего ужасающего там не найдешь: все убранство производило стоическую жизне-не-деятельность в пределах приличия, но было во всем этом что-то личностно замшелое, место это приводилось в порядок на чистой автономности.

У меня скоро будет охуенный особняк с лучшим интерьером, уж поверь мне.
Так значит, тебе уже двенадцать? Семнадцать. У меня скоро будут внуки, дружок? Не в ближайшее время. Да уж надеюсь, слушай, пообещаешь мне кое-что? Что? Я не стану бабушкой. Я же сказал, что… Ты слышал меня? Хорошо, хорошо, ты не станешь бабушкой. Спасибо, дружок.

Эндрю было немного некомфортно и он хотел бы не догадываться.

Кем ты работаешь? Я творческая личность.

Может, она актриса и пытается проломить потолок своих возможностей, поэтому так упорото и изможденно выглядит?

А ты, ты творческий ребенок? Не думаю. И правильно, не будь творческим, не будь фантазером. Дедушка тоже самое говорит, ха. Ха, старый дурак всегда против индивидуальности. Да. Ха. У тебя есть перекусить или это невежливо с моей стороны, могу я сказать, «мам»? Холодильник в коридоре, что найдешь – все твое.

Энди предпочел проигнорировать, как бы сказал дедушка, «мерзкий япошкин соус» и позавтракал хлебом. Можно было бы сделать тосты, но она не платила за электричество. Копит на охуенный особняк. Пока она спала, Энди нашел то, что копилось, в ящике с нижним бельем. На эти деньги можно было купить нормальную квартиру. Зачем копить на охуенный особняк, что она в нем собралась делать – элитно нюхать кокаин? Кстати, его Энди не находил и просто про себя пошутил. Кокаин ему предложила сама Клер. Наверное, уже слишком поздно для такого признания, но ее звали Клер, а старого дурака – Дуглас. Эндрю задумался, что, вероятно, хотел бы называть ее пока что Клер. Клер была не против, ей нравилось молодиться и нравилось ярко краситься на работу. Но завтра (сегодня) у нее выходной, и «мы могли бы провести время вместе», и краситься было необязательно. Она топорно витала в облаках и спрашивала у прохожих, «не правда ли мы похожи на брата и сестру», а прохожие с жалостью смущенно кивали. «Ты любишь пафосных прозаиков, дружок?» Вопрос был некстати, потому что начался болезненный отходняк, и лишь в полной трезвости до Эндрю дошло, что вопрос Клер ему адресовала еще в неоново мерцающем клубе, но в тот момент он был наполовину в отключке, вспоминая только лентообразные вспышки и ярко-зеленые блики. А конкретно сейчас он был в панике, потому что не находил своих карманных денег, а завтра еще надо приволочь себя за парту и вообще продолжать жить как жил. «Если я приглашу тебя, ты приедешь?» Вне зависимости от ответа Эндрю знал – не приедет, если дать номер – не позвонит, если попробовать силой забрать домой – все равно покинет. И дело, конечно, не в том, что пришлось занять бабки. «Я обязательно верну». Но он, в принципе, не огорчался. Семнадцать лет – а маман у тебя такая веселая тусовщица и еще она «творческая личность»: потому что в семнадцать лет хочется не догадываться и сопротивляться реалиям, где нужно планировать поступление и прочие жизненные штуки наперед. Он ожидал дома скандал или расспросы, но вместо этого был снабжен душевным разговором за добротным ужином и прочие манипуляциями в убеждении, что тут лучше, чем там. И где-то на пару месяцев знакомство кануло в лету вплоть до вечеринки в честь Рождества. Повсюду переливались вырвиглазным миганием гирлянды, создавая, тем не менее, эффект уютного пересвета семейного праздника. У нас будет круто – приходи! Неа, у вас будет круто, если приду я. Родаки свалили, можно шуметь и отрицать Рождество как причину сбора – мы здесь собрались, потому что мы молодые и классные, и Энди-мать-его(что ты сказал о моей матери?!)-Блейк обещал нам нечто-чтоб-отвязнуть-по-полной, да, Энди? Это была почти что не претенциозная вечеринка, не считая выложенную гирлянду в форме «бля!», да и мода на претенциозность уже прошла и пока еще не вернулась – среднестатистический загородный дом в потемках вырубленного света (так будет круче) пытался притворятся потным клубом, но умение будущих выпускников выглядеть не невинно оставалось все тем же притворством, приправленным стремлением к ошибкам (чтоб в аду вспомнить было что, ха!), впрочем, кому какое дело, когда на кону чистый кокаин (Клер подарила совсем немного, поэтому чистый кокаин был чистой воды пиздежом, и хотя от самого кокаина торкнуло не всех, остальные под влиянием иллюзии, которая развязывала руки, и алкоголя, который тоже развязывал руки, имитировали приход). Все оставалось в рамках относительной безопасности (примерно до стыдливого утра).

Э, братан, ну кто на тройнячок берет с собой мобилу, я думал ты крутой. Я и есть крутой.
И брюзжащий телефон улетает в раковину.

Разбираться с ворохом пропущенных пришлось только дома (с пачкой замороженной кукурузы на лбу), и всякое недомогание как рукой сняло, когда Энди выяснил, что пропущенные были от Клер. Она даже прислала ужасно безграмотную смску с призывом о помощи. С Рождеством, кстати, она в ответ не поздравила. Но это было неважно, потому что она просила ее вытащить, помочь, спасти. Дед отказался от участия, сославшись на перечень своих болячек, которые он перечислял, старчески чавкая и тяжело дыша через рот. Ранее Эндрю не обращал внимания, что говор у деда превращался в хриплое бормотание, и понял: кое-кто, не будем тыкать пальцем, симулирует. Понял он, кстати, неправильно. Найти Клер оказалось тем еще приключением: она перекрасилась и носила на физиономии такое количество побоев, что сама б себя не узнала. Выписать ее было бы проще под ответственность деда, потому что Эндрю был несовершеннолетним, а тем более родство с Клер могла подтвердить лишь общая фамилия, которая, ко всему прочему, была слишком распространена. Конечно, Энди поверили, конечно, долбанную нарколыгу так и хочется отпустить… Эй, пацан, только между нами, приехал ее родственник, и он согласен расписаться, как то бишь его…? Дуглас Блейк? Да, отлично, так и пиши. После праздников каждая койка – на весь золота, а раз пациентка так сильно кому-то сдалась, то почему бы и нет?

Знакома такая фигура речи: «от одного вида хватил сердечный приступ»? Ну, в общем, иногда это не фигура речи.
Отличные, к слову, выдались зимние каникулы.

Проблеск света в том, что накоплений Клер хватило на уплату долга за коммунальные услуги, но их не хватило на уплату долга дилеру. Поэтому она выбросила телефон, поэтому каникулы Энди прошли в компании двух лежачих под катетерами, но без лишней нервотрепки. Кстати, Дуглас все-таки умел симулировать, а если чуть поточнее, то диссимулировать. Не мог же он оставить без опеки несовершеннолетнего внука на пару с совершенно больной женщиной, которую этот малолетний идиот притащил в дом, и теперь, вроде как, не этично ее выкидывать на улицу, хотя ее место на помойке, такой же, в какую она превратила свою жизнь. Эндрю сбегал на подработку в торговом центре от суточной нормы ворчания домашних.
Я уехала, потому что ты положил маму в психушку. Нет, это из-за твоего уезда она слегла в психушку. Ты меня совсем не поддерживал. Это ты нас не поддерживала и бросила. Я не могла выносить тебя. Ты, что ли, была выносимой. Я была совсем юной. Тебе было уже двадцать. Я хотела свободы. Ты ее и получила, довольна?

Энди раздавал листовки там, где ходили семьи, спорящие из-за выбора кафешки, в которой стоит посидеть, а у него дома дед с матерью спорят, почему последней не/нужно было становиться стриптизершей и садиться на наркотики. Какой-то, подумал умную думу Эндрю Блейк, комичный сюрреализм. Но это он еще не присутствовал при действительно комично-сюрреалистичной сценки, подобно тем картинным кривообразиям из фильмов, когда он приходит со сверкающей улыбкой, неся выигранный пылесос (недавнее невероятно полезное торчание в торговом центре на рабочем месте послужило отличным поводом прогулять школу во имя пылесоса), а там Клер жалобно орет на дилера (который тоже орет) с какой-то угрожающей пукалкой (Энди не разбирается в оружии), и дед с временно заторможенной речью ответно угрожает, размахивая штативом с капельницей. «Энди, вали нахрен отсюда» – это не мысли Эндрю Блейка (хотя и они тоже), это совершенно бездумный отвлекающий маневр профессора экономики. Морда дилера разворачивается к Энди как раз в то в мгновение, когда Энди бросает коробку с пылесосом в дилера. «Лови!» – он и сам не понял, зачем это ляпнул, возможно, Энди был немного сбит с толку. Давай, мальчик мой, торшером его! Старый дурак, торшер не поможет, дружок, еще раз этой коробкой. Послышался выстрел, Энди рухнул на жопу, мысленно проклиная себя за то, что вчера передвинул коврик.

Эндрю. Меня, блять, Эндрю зовут.

На следующий день пришлось, само собой, отпрашиваться с уроков, хотя те двое остальных Блейков настаивали, чтоб Энди не вызывал своим отсутствием лишних подозрений, они и сами справятся. Ну и где, спрашивается, они сами справились? Да, у него все отлично, сэр, просто мальчишка отравился, а мы как раз затеяли ремонт, и он наказан, пусть помогает. За что? Да чтоб не таскал в рот что попало, сэр, мы с ним строгие. Накал забав на том, к сожалению, заканчивается. Клер пришлось уложить в наркологический диспансер, Дугласа со временем сократили по состоянию здоровья, и Энди был вынужден перескакивать с одной подработки на другую. «Да ничего страшного, дед, я всегда успею, а ты кумовством поможешь, поможешь же?» Квартиру в Сиднее удалось отдать за бесценок, и некоторые расходы эта продажа покрыла. Это не по-христиански, дружок. Он же атеист, Клер. Не спорь с мамой. Послушай, он же сам и сказал: «если я когда-нибудь сдохну, не вздумайте меня совать в ящик под землей». Это был один из последних наиболее осмысленных диалогов с Клер, потому что далее она с каждым месяцем начала проявлять неутешительные симптомы. Она всегда была рассеянной, забывчивой, невнимательной, но это так легко было списать на ее зависимость, что значения никто не придавал – а стоило. Энди таскал Клер по специалистам, оплачивал баснословные рецепты, но терапия промариновала ее ремиссию недолго. Вы должны понимать, что генетическая детерминированность, наркотическая зависимость и любые стрессы в любом случае привели бы к рецидиву. Но почему сейчас? Послушайте, Вы можете ее положить на общее отделение, но Вы же не просто так обратились ко мне. Да, не хочу проверять мифы, ну, Вы меня поняли. Вы ведь осознаете, что ее дома не получится содержать? Понимаю, просто не хочу относиться к ней, как и она сама. Мистер Блейк, Вам стоит понять…
Платные специалисты – есть платные специалисты, кем бы они ни были, так что Эндрю лишь размытыми намеками готовили к тому, что Клер может угаснуть, хотя он где-то подсознательно и сам это подозревал, просто с животной искренностью верил, что «вот однажды», и даже обдумывал, как будет сводить неловкости к минимуму, когда он кого-нибудь приведет знакомиться, а Клер будет немного странной. Но вообще Энди редко задумывался о каких-то предстоящих событиях, предпочитая реагировать на жизнь по мере ее протекания, но реагировать мало на что было, да и лучшей тактикой было не реагировать ни на что. Типа, чувак, все ровно. Эндрю как-то принял к сведению, что будто бы избыток реакций – в этом, как его там, психологическом плане, а не в смысле, ну ты понял, инстинкта самосохранения – это бомба замедленного действия. Вот, пожалуйста, пример из жизни: подруга детства сказала «покажи мне, где полный отвал, и чтоб бАм очень здорово было», а когда в четыре руки (хорошо, две подруги, просто одна из них слегка бывшая, поэтому была не в счет) пытаешься вытащить ее из потенциально ужасной идеи отозваться на какой-то откровенно сальный подкат, превращаешься в ничего не понимающего слабоумного придурка. Я хватаю, ты бьешь по башке. Энди! Хорошо, ты можешь хватать… Нет, это ее чувства и ее право. А потом звоночек часов в десять утра «я тебе геоданные а ты меня забираешь прихвати полицию или я не знаю лом какойнить», и ты с этим чертовым пистолетом, на который даже нет лицензии, летишь на всех парах в какую-то глушь и там застреливаешь подружкин лучший выбор на одноразовый перепих, потому что он запер ее в каком-то сарае. И после всего вот этого вот ни спасибо, ни здрасте, ни до свидания. Ладно, наверное, это не самый жизненный пример – что вы хотите, просто вспомнилось. Конечно, ярче всего превосходство принципа «спокойствие, только спокойствие» иллюстрирует любая потасовка в (любом) ночном заведении – даже самые приличные клубы с какими-нибудь диджеями-харизматиками не застрахованы от неадекватных ситуаций, но, слава богу, Эндрю может похвастаться стрессоустойчивостью к неадекватным ситуациям, и в одном из пригородных баров, стены которого продувало насквозь, он придерживался одной политики: если все терпимо плохо, игнорируй это, если все очень плохо – хватай стул и вырубай дебошира. И нет, Энди не выбирал только лишь бары и клубы в качестве места работы – иногда он был баристой и еще однажды аж целый месяц работал в собачьем питомнике, но определенная энергетика, в частности, клубная ему попросту по душе (что ж сказать, генетика та еще сука). Не то, чтобы это призвание, скорее наиболее приятный вариант из простых заработков, которые ему с одним только школьным аттестатом доступны. Он обязательно однажды скопит на обучение, обязательно. Он обязательно станет… тем парнем с графиками? И маркетингами? Он уверен, что именно таким парнем нужно становиться, если хочешь становится парнем без плавающих выходных и смен. Все это, конечно, слегка в блюре, но пока он оплачивал лечение Клер, в блюре было практически все – и это, собственно, не так уж плохо. Вдруг там впереди ждет приятный сюрприз. Разумеется, не такими планами на будущее стоит делиться с друзьями или партнерами (чаще потенциальными, чем реализованными), потому что в отношениях с людьми следует звучать как можно проще и надежнее, например, «Привет, я Эндрю, люблю собак и артхаус, потанцуем?» Кстати, Энди решил не есть собаку на знакомствах за рабочим местом. Он ее проглотил. А еще он периодически менее симпатизировал посетителям, нежели посматривал в их сторону с какой-то жалостью. В его понимании, нажираться необязательно, можно и прилично, но это было не Эндрю Блейку решать, а его зелёным – от сочетания пегой смуглости осси и синюшной тоски – посетителям: как гребанные ирландцы с их меланхолией, только хуже, потому что у нас хотя бы солнечно. Здесь же музыка, повеселее, что ли…

Ты не должен оставлять дедушку одного, они хотят его на электрический стул. Дед умер. Значит, дружок, мы опоздали? Мы не… Если я когда-нибудь сдохну, не вздумай меня совать в ящик под землей, иначе они продолжат меня сжирать. Кто, мам? Они.
Прах деда Энди развеивал на пляже, потому что ничего не придумал, а прах матери развеял на пляже, потому что она когда-то отчаянно хотела свободы, но таким вот незамысловатым образом, чисто метафорически, он все-таки воссоединил их обоих, и, должно быть, это правильно и хорошо, а где-то в том, лучшем мире – если на секунду представить, что есть какой-то еще мир – они наверняка помирились и только с улыбкой вспоминают былую суету. С такой вот трактовкой Энди закончил историю, в которой он старался для чьего-то блага. Самое время стараться только для себя. Но, в принципе, жить можно.

Обернувшись на сверкающую вывеску клуба (под пробирающееся в кости вибрирование музыки), Энди поднялся, выдохнул струю дыма и, как он думал, оперся на фонарь, хотя на деле завалился куда-то в воздух. Отряхнув подставленную в момент неожиданной потери равновесия руку, Энди удивленно осмотрел глянец асфальта и матовые тучи, затянувшие собой черный небосвод. Дождя тут точно не было, и он точно не выпадал из жизни на несколько часов. Странно это, подумал Энди и решил закончить перекур прямо сейчас. Он схватился за ручку, но дверь оказалась запертой. Огромная муха тупо стучалась в шумно жужжащую вывеску. Улица была поглощена тишиной. Ни одной машины, ни одного прохожего. Эй! Эй?

Какого черта?

---

joe hawley – aristotle’s denial „

• Отлично шарит за напитки, но не всегда отвечает за результат вследствие их употребления. Так что осторожнее с просьбами что-нибудь эдакое забацать: изготовить изготовит, а вот насколько хуево будет по отходняку – вопрос индивидуальный.
• По многочисленным или не очень просьбам может побрынчать на гитарке, не то, чтобы струнный мастер, но кровь из ушей не польет.
• Любимец животных, а не наоборот, впрочем, не до всякой твари сердобольный и бьет насекомых, потому что в школе сказали, что они вредители, а он сам себе не враг, чтоб с вредителями тусоваться.
• Не знаток кино и любит что-то странное и многозначительное, потому что не понимает и понимать не собирается. Логика, умри.
• В отношении людей всеядный настолько, что сочетает в списке друзей и фанатов экстремального серфинга, и кофейных няшек, и припадочных, и сотонистов-метолистов и т.д.
• На правой лопатке – татуировка полумесяца (потому что он якобы приносит удачу).
• Действительно владеет огнестрельным пистолетом, но по большей части как (спрятанной) вещью, а не инструментом, так как стрелять не умеет и делал это всего пару раз в жизни на удачу (татушка справляется со своей задачей, не иначе). Наличие не афиширует, ибо это даже не его игрушка.
• Ни водительских прав, ни автомобиля нет, зато есть удовлетворительный опыт в подбрасывании друзей в состоянии не стояния на их же машинах.
• Дважды тупил в Зоне (спасибо, что не на зоне) прежде, чем осознал электрокинез как свое новое свойство – хоть способность пока и проявляет в примитивной форме.

Welcome to the Golden Hour

Как вы о нас узнали: каталог Пожелания относительно игры: сюжет в приоритете, остальное как приложится)

Связь с вами: Скрытый текст: Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.