Капля холодного пота стекала вниз по прямой, натянутой словно струна, спине. Мои глаза же, не отрываясь, смотрели в грязноватого оттенка зеленые глаза мужчины, и немного - мимо них, потому что, то, что я видела в них - если правду говорят о том, что глаза - зеркало души, мне абсолютно, совершенно, до дрожи в коленках и стянутого в узел живота не нравилось. Впрочем, то, что было за его спиной - тоже не особо воодушевляло, и лишь голос Рейна немного помогал мне не упасть в полную и беспросветную панику, хоть и посмотреть на него, удостовериться, что его появление - не плод моей фантазии, не получилось: рука мужчины крепко лежала на моей шее, блокируя любое движение, тогда как большой палец властным жестом прошёлся по щеке, растягивая немного кожу вниз и заставляя меня вздрогнуть. Эта невинная реакция явно ему определенно понравилась, потому что движение повторилось еще раз. И, наверняка, последовала бы столь любимая - Богом, и мужчиной, который, видимо, возомнил себя таковым - троица, но слова Рейна отвлекли мужчину, перестроили на рабочий лад и, ей-богу, лучше бы он дальше продолжал терзать мои налитые (пончиками, а не таким редким для Сиэтла явлением, как солнце) щечки, чем произнес столь любимое в одной определенной среде слово "отработать". Почему-то сразу было понятно, пусть и было все произнесено весьма будничным тоном, что речь шла вовсе не о мытье посуды; да и сколько бы посуды потребовалось перемыть, чтобы отработать все потраченные впустую отцом деньги?
Ощущение беспомощности мерзкими щупальцами, олицетворением которых стали как раз, похожие на просроченные сардельки, пальцы толстяка, залезло в душу и, если бы моё горло не парализовало от страха, я бы наверняка закричала, настолько шумно стало в моей голове о мыслях, как именно я могу отработать. И, честное слово, я даже не знаю, откуда у меня, никогда даже не открывавшей страницу криминальной сводки The Seattle Times, такие глубокие познания о различных способах обращения с должниками.
Что-то в словах Рейна заставили мужчину отпустить меня, нет - не на волю, но хотя бы больше не придерживать за шею потными пальцами, от которых нестерпимо несло чесноком и специями, что вместе со всеми другими деталями вызывало у меня чувство тошноты, если бы только в организме было хоть что-то для этого акта. И я пользуюсь этим глотком свободы, поворачиваясь к ирландцу, чтобы как-то выразить (исключительно глазами, влажными - как я только сейчас заметила) благодарность за всё это и попросить извинения - тоже за всё то. В голове крутилась мысль о том, что надо объяснить этим парням, что Рейн тут совершенно не при чем, и что никакой он не друг семьи, и чтобы отпустили они его; но, как то быстро стало понятно, что эти - не отпустят, а сам Рейн - не уйдет. Не тот характер, не будет он бегать от конфликта, уж тем более, когда его антагонист едва умудряется застегнуть все пуговицы на своей объемной, явно выполненной на заказ, рубашке.
Я не успеваю сделать ничего из запланированного, потому что вместо испуганного и окровавленного лица Рейна вижу лишь стремительно летящий ко мне - вернее, это я лечу к нему - деревянный пол склада, на который и падаю с какой-то невероятной скоростью, отзывающейся болью в коленках и локтях, инстинктивно выдвинутых вперед для смягчения удара. Не смягчают совершенно, но я даже не сразу замечаю неприятное жжение на местах ушибов, потому что вдруг начинается абсолютнейший сыр-бор. Глаза закрылись как-то сами, даже без предупреждения Рейна, и даже уши пришлось закрыть от громких пистолетных хлопков, но как-то оно все совершенно не помогало, и тяжелые тела падали на землю, сотрясая ее, поднимая столпы пыли, которые залетали в нос, вызывая желание чихнуть.
Чихать было страшно, даже дышать было страшно, еще страшнее было открыть глаза. Потому, даже когда чья-то рука коснулась моего плеча, я зажмурилась еще сильнее, прежде чем поняла, что касание слишком нежное, чтобы принадлежать кому-либо еще, кроме Рейна. Только после того я открыла один глаз, увидела потемневшие, но такие знакомые карие глаза, и решилась открыть и второй. И кивнуть, что, мол, слышу, хотя в голове все еще стоял шум вылетающих из обойм патронов и падающих безвольной человеческой массой тел.
А Рейн действительно уходит, хотя я не понимаю куда и зачем, если пришли мы через другую дверь. Нос чешется, отвлекает от мыслей, и приходится громко чихнуть, прежде чем понять, куда и зачем он пошел. И нервно сглотнуть. И посмотреть на дверь, которую мужчина аккуратно закрыл за собой. И прислушаться к оглушительно тишине. И посмотреть на лежащие тела на грязном полу, который медленно окрашивался в темно-красный цвет. И снова посмотреть на дверь.
"Сиди здесь", - сказал Рейн. "Я сейчас уйду." И никакого "я скоро вернусь". Я бы, правда, не смогла определить, что такое "скоро", потому что использовать старый медицинский трюк и считать секунды по сердцебиению, а сердцебиение - по секундам не получалось: сердце танцевало чечетку, выпрыгивало из груди, билось в горле и оглушительным эхом - в висках, и все это с таким бешеным ритмом, что я не была уверенна, не исполняет ли он сейчас свой последний танец, перед тем, как навсегда остановиться?
Приходится сделать глубокий вдох и потереть лицо руками, что бы попытаться успокоиться. Оно, конечно, не помогает, да и сидеть на месте тоже совсем не помогает. Вздохнув, я поднимаюсь на трясущихся коленках и делаю несколько резких шагов по комнате, старательно уводя взгляд от мужчин на полу. В другой комнате вдруг звучит резкий хлопок, заставивший меня вздрогнуть, а сердце - сделать кульбит и убежать в пятки. Бросив третий, финальный взгляд на дверь и решив, что так дело не пойдет, я смело подхожу к двери и, уже коснувшись ладонью холодной металлической ручки, передумываю, вспоминаю о лежавшем на полу пистолете одного их охранников, возвращаюсь и поднимаю его. Он еще теплый, словно из него стреляли, и я вдруг понимаю, что да, стреляли! Память услужливо напоминает - выстрелов было четыре, а трупов в комнате - только три. Голова стала еще более тяжелой, а зубы прикусили бедную губу с такой силой, что она снова не выдержала и треснула, выпустив тонкую струйку горячей крови вниз по подбородку.
Я, конечно же, не обращаю на это внимание, решительно, но тихо распахивая дверь в неизвестность, клянясь сама себе, что если мы выберемся из этой передряги живыми, я... Тут мои мысли слегка разбежались: с одной стороны, очень хотелось пообещать себе не стесняться и поцеловать Рейна еще раз. С другой - очень хотелось приготовить ему самый большой лимонный пирог на свете. С третьей...
Что еще мне хотелось, я не успеваю придумать, потому что натыкаюсь на недовольное лицо Рейна, смотрящего прямо на меня. И на еще более недовольное лицо незнакомого мужчины за его спиной. Когда же Рейн делает шаг ко мне на встречу, я замечаю еще кое-что: нацеленный на его спину пистолет. Крик и пуля вылетают одновременно, но, честно говоря, я совершенно не знаю, как образом. Только плечо резко дергается назад, заставляя меня оступиться, но не отвести глаза от медленно (хотя, может, мне просто так кажется) оседающего на землю мужчину. Когда же его удивленное лицо скрывается за телом Рейна, я опускаю взгляд на свою руку, все еще сжимающую пистолет, и делаю шаг назад. И еще один. Очень хочется выбросить оружие, но рука отчего те не слушалась, продолжая сжимать его, казалось бы, еще сильнее. И только тогда я поднимаю взгляд на ирландца, не в силах говорить, просто мотаю головой: "нет".
Споткнувшись - то ли о свои же ноги, то ли о человечность, которую потеряла в тот же момент, когда подняла пистолет на уровень груди и выстрелила в живое существо, я останавливаюсь. Адреналин, страх и ужасное осознание случившего бурлят в голове, мешают думать, старательно отвлекают от растекающейся красной лужи под мужским телом, но не справляются и, когда Рейн оказывается рядом, словно пробуждая меня от транса своим присутствием, я говорю - хотя, конечно, из-за комка в горле - почти хриплю: - Я его убила, - просто констатируя факт, словно вбивая гвоздь в гроб - и своей совести, и чужой жизни. Хотя, наверное, и своей жизни тоже, ибо как с этим жить теперь? С этим вопросом и со слезами в глазах я и смотрю на ирландца.
[nick]HARPER GREY[/nick][status]за дождем [/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/001a/de/87/96/204526.png[/icon][sign]БЫТЬ КАК СТЕБЕЛЬ И БЫТЬ КАК СТАЛЬ
В ЖИЗНИ, ГДЕ МЫ так мало можем.
ШОКОЛАДОМ ЛЕЧИТЬ ПЕЧАЛЬ,
и смеяться в лицо прохожим.[/sign][lz]<div class="lzname"><a href="">Харпер Грей, 24</a></div> <div class="lzinfo">Любит книги и помогать людям. Работает медсестрой в детском госпитале и пытается узнать получше этот дивный мир.</div>[/lz]
Отредактировано Emma Rittenhouse (2021-01-24 13:06:30)
- Подпись автора
«Она — злое, насмешливое создание!» — подумал Обломов,
любуясь против воли каждым её движением.