Вместе с лабораторией на воздух взлетает и карьера Илая, и семья (правда, и без того успевшая расколоться на части), и жизнь в целом — и теперь ошметками падает ему под ноги. Проходит всего несколько дней, за которые происходит слишком много всего для такого короткого периода времени, но Илай прекрасно понимает, что дальше будет только больше и только хуже.
— И что теперь?
Он складывает документы в сумку, замирая на пороге своего дома. Папка не влезает в отсек, и он поджимает губы, злясь на нее, на себя и на всех вокруг.
Отец в трубке молчит. Илай слышит, как тот подливает себе что-то в бокал — наверняка что-то крепкое, чтобы как-то разбавить тот накал, что окружает его последние сорок восемь часов. Отца Элайджа не винит; понимает, что на его месте вряд ли бы выдержал такое давление вовсе.
— Ты сам прекрасно знаешь, что, — Джордж Картер выдыхает так, словно на это действие уходят все оставшиеся у него силы. — Заедь ко мне, обсудим. Это совсем не телефонный разговор.
На встречу Илай не спешит. Машину не берет специально, стараясь любую возможную минуту использовать для того, чтобы побыть наедине с собой и просто подумать — хотя, конечно, отец бы назвал это ребячеством, ведь он попросту тянет время. Его друзья и вовсе назвали бы это фатальной ошибкой — думать о тех событиях и об их последствиях равносильно закапыванию себя живьем под землю.
Судя по внутреннему датчику Илая, по колени он себя уже закопал.
Прежде, чем наконец свернуть на дорогу, ведущую к дому его детства, он накручивает по городу не один километр. Погода прогулкам не слишком способствует, зато выходной прибавляет на улицы людей, и Элайдже приходится то и дело отходить в сторону, чтобы пропускать не вмещающиеся на тротуар компании. Когда же мимо проходит — скорее, пролетает — явно спешащий куда-то мужчина, машущий руками и кричащий что-то не очень разборчивое в телефон, Картер отшатывается, думает рявкнуть что-то вслед о том, что надо следить за дорогой и за манерами, но отпускает эту мысль, стоит только сделать еще один шаг назад. Равновесие подводит его, и руками начинает размахивать уже он, прекрасно понимая, что лучшее, что он сейчас может — преземлиться прямо на задницу, вскочить и продолжить путь, как ни в чем не бывало.
С приземлением он справляется отлично. Дорога оказывается на удивление мягче, а под ладонями — еще и горячее положенного. Илай крутит головой и тут же отползает еще дальше, не совсем понимая, что к чему: он сидит на песке, его сумка валяется в полуметре от него, ему в затылок палит солнце, а перед глазами картинка дрожит и бликует, словно кто-то льет на нее воду откуда-то сверху. Пальцы загребают песок, и Элайджа подносит ладонь к глазам на всякий случай, словно за это время он может превратиться обратно в мерзлую аделаидскую землю.
— Что за… — он пригребает к себе сумку и кое-как поднимается на ноги. Вязнуть в песке не начинает — и то хорошо. Странное место, словно сбрызнутое водой, он огибает по кругу, а потом еще раз и еще, словно от этого что-то изменится, или глаза начнут смотреть на все как-то иначе. Ничего не меняется — и от этого становится дурно.
Он осматривается, хотя осматривать особо нечего: пространство перед ним четко делится на песок и на небо, причем песка явно больше, и барханы поднимаются то тут, то там, ограничивая обзор. Тень отбрасывает только он сам — солнце не в зените, а уже клонится к западу, но колючее настолько, что неуютно становится с первой же минуты, а уже со второй с затылка вниз под рубашку устремляются первые капли пота.
Илай думает, что, наверное, надо было пойти другой дорогой. Что, возможно, надо было следить за собой. Что не стоило пить вчера вечером, а наутро просыпаться с головной болью, и после глушить ее таблетками. Мысль о том, что утра на самом деле еще пока не было, и пустыня перед ним ему снится, пусть даже и смешанная со звонком отца в один большой комок событий, ему нравится больше, чем идея о порталах в другие миры.
Мысли, которые зарождаются у него в самой глубине сознания, но пока не оформляются — потому что они явно не из хороших, — он старается как можно дольше не подпускать к себе.
Кроме них заняться есть чем: Илай отходит от в сторону, щурится на солнце, возвращается к месту, откуда вываливается, снова — вот только сколько ни вглядывается, мутности и бликов больше не видит. И в этот момент становится страшно. Он чувствует, как начинает гудеть и биться сердце; в ушах начинает шуметь, духание сбивается, он он кое-как пересиливает подступающую панику, которая вкупе с солнцем наверняка может свалить его прямо на песок. Этого он позволить не может, и из странного места — или сна, не важно, — нужно выбираться.
Время течет как-то странно: кажется, что проходит час, а то и все два, а расстояние, пройденной Элайджей, совсем не выглядит большим — впрочем, цепочка его шагов, стоит ему оглянуться, уже много раз прерывается — то возвышениями барханов, то стертая то и дело налетающим ветром. Если бы не он и не его порывы, думает Илай, он бы уже поджарился тут.
Телефонная сеть не ловит, он проверяет это почти сразу, но то и дело лезет в карман снова. Значков навигации на экране тоже нет, локация не определяется вовсе, и бесполезный кусок железа наконец отправляется в сумку. Илай добирается до гребня, в надежде, что за ним пейзаж хоть чуточку сменится — но никаких городов, никаких оазисов, и никаких людей на горизонте нет.
Но взгляд цепляется за точку прямо перед ним, но вдалеке — и сердце снова начинает гонку, спеша не понятно куда.
Илай приглядывается, не понимая, что происходит; песок движется в совершенно разных направлениях, плевав на ветер и гравитацию, а на самой верхушке бархана кто-то прячется от него — и, завидев первое живое существо за эти часы, Илай срывается на бег. С гребня он практически съезжает, тормозя пятками и то и дело заваливаясь — словно грузный взрослый на детской горке.
— Эй! Эй там! — он решает заранее подать голос, чтобы его услышали и увидели. Пустыня абсолютно точно играет его восприятием пространства, и он не сразу понимает, как далеко от него находится человек — абсолютно точно человек, мальчишка, видимо застрявший наверху, как котенок на ветке высокого дерева, не в силах спуститься обратно. Правда, будь Илай на его месте, может бы и сам не решился спускаться через завихрения ветра прямо под ним.
— Оставайся там! — Элайджа надеется, что его слышат. На всякий случай машет руками, не совсем разбирая через ветер, что кричат ему в ответ. — Не спускайся! Я поднимусь за тобой, слышишь? Я поднимусь! А потом мы придумаем, как оттуда выбраться, хорошо?
Он не долго думает, перед тем, как ринуться вверх. Использовать пиджак, в последний момент прихваченный из дома, кажется отличной идеей — тот служит и зонтом, и щитом, более-менее закрывая Картера от острых песчинок, которые, судя по ощущениям, изрезали ему уже все незащищенные места, но несмотря на усталость в ногах и пустоту в голове, он продолжает подъем — и вдыхает только тогда, когда оказывается на самом верху, даже не замечая, что все это время шел, задерживая дыхание.
— Живой?
Вопрос не очень уместный, но судя по виду, парнишка живой, хоть и потрепанный. Илай не думая тянет к нему руку, ведет по волосам, поджимает губу, прямо как этим утром, которое, кажется, было уже вечность назад. Обхватывая мальчишку рукой за плечи, отводит его с края в сторону — просто на всякий случай, и тянет вниз. В ногах правды нет, а времени у них, судя по всему, целая вечность. Ну или до момента, когда голод уже нельзя будет пересиливать — но об этом Илай старается не думать.
На языке крутится столько всего, усталость и волнение путают его мысли, но Илай дает себе пару мгновений — вдох, выход, — и сосредотачивается.
— Элайджа, — говорит он, — хотя какая к черту разница в таком-то месте. Ты мне снишься? Это симуляция для какой-то военной разработки? Боже, — кажется, прогнать все дурные мысли не выходит. Илай переключается на сумку, вялыми пальцами справляется с молнией и вытаскивает бутылку с водой, протягивая ее мальцу. — Пей скорее. И лицо вытри, весь в песке, ну.
Он снова тянется к товарищу по несчастью, смахивая пальцами песок с его виска и со щеки, а после набрасывает тому свой пиджак прямо на голову — благо, выбрать с утра он умудряется светлый.
— Напечет же. Или уже? Как ты? Откуда ты здесь? Вот бы еще ты знал, где это — «здесь»…
Смотреть на пустыню больше не хочется — у Картера теперь есть более интересный объект для созерцания.
Отредактировано Elijah Carter (2020-09-12 23:40:52)
- Подпись автора
спасибо, тони
4100 
75 
