Рик динамит Элайджу два месяца, и это его до чёртиков бесит. Бесило, по крайней мере — ещё неделю назад, да даже позавчера; сейчас же Илай, сидя в пустой спальне их некогда с Марселин общего дома, думает совсем не о Салливане.

О взрыве в Хэрроугейт он частично узнаёт из новостей — коллега звонит ему одновременно со стартом репортажа в утреннем выпуске, который Элайджа обычно смотрит за завтраком. На часах ровно шесть — не самое лучшее время для плохих известий, но они, как учит Илая жизнь, вовремя не бывают никогда.

Когда звонит Томми — новичок из отдела Илая, которого тот принимает на работу в начале лета, — все мысли из головы исчезают вовсе. Он слушает парнишку краем уха, включает звук на телевизоре, где-то в глубине души подвергая всё сказанное ему сомнению, но миловидная блондинка с экрана подтверждает его слова.

— Спасибо, — Элайджа сухо благодарит Томми и сбрасывает вызов, набирая отца — правда, полагать, что в такой момент тот будет доступен, довольно наивно.

Марселин, должно быть, спит. Кристофер тоже — его звонки остаются неотвеченными. На крохотное, колючее мгновение Элайджа думает о том, что остаётся совсем, совсем один, но отбрасывает эту мысль практически сразу же, поднимается со стула и подхватывает заранее приготовленный пиджак, направляясь на выход из дома.

Завтрак остаётся остывать на кухонном столе.
***
На место его, само собой, не пускают. Элайджа пытается прорваться с боем, но руки офицеров оказываются сильнее; к моменту, когда он добирается до лаборатории, публикуют предварительные списки находившихся внутри — Илай понимает, что никому из них уже не поможет, но среди них оказывается слишком много знакомых фамилий. Столько, что начинает казаться, что стоит добавить к ним ещё одну. Свою.

Отца он не видит, хотя замечает в толпе другие знакомые лица — тот будет отмалчиваться и отсиживаться в своём гнезде до последнего. Всё последующее сливается в череду сменяющих друг друга событий, где Илай кажется себе наблюдателем со стороны: его, как сотрудника, транспортируют на допрос, но быстро отпускают, обещая связаться с ним позже, его телефон начинает разрываться сообщениями и звонками, но не отвечает ни на один из них, только глушит звук, пока добирается до дома на такси. Он закидывает в себя холодный завтрак, после расплачиваясь за эту ошибку, когда его выворачивает наизнанку. Стоило бы надеяться, что с завтраком выйдет вся желчь и злость, что успевает накопиться в нём с утра, но удача далеко не на его стороне.

— Он отвратителен, — цедит Картер. Томми оказывается первым, на чей звонок он отвечает за весь день. — Помяни моё слово, он не будет делать никаких заявлений, пока пресса не поднимет шумиху достаточную для того, чтобы пошатнуть его репутацию.

— Мне жаль, — Томас, судя по голосу, единственный искренне сочувствующий ему сегодня.

— Жаль чего? Того, что случилось? Или что у меня хуёвый отец?

Ответа Илай ждать не планирует.
***
Он теряется во времени и в своём к нему отношении. Кажется, не спит — может, разве что совсем чуть-чуть. Забывает про еду, сухо отвечает на звонки. Кажется, плачет — в пустой спальне их некогда с Марселин общего дома он позволяет себе быть слабым.

Совсем немного, но достаточно, чтобы определиться с дальнейшими действиями. У Элайджи Картера, вопреки его статусу и достижениям, способ борьбы с собственной слабостью, как и с невзгодами извне, всего один — зато проверенный временем.

До первого попавшегося на карте бара он добирается почти на автопилоте — и, вероятно, получит под утро штраф за превышение. Его не волнует ни первое, ни второе, ни даже взгляды, обращённые на него, стоит только зайти. Внимание, как он знает по подобным местам, дело временное, нужно только дойти до барной стойки, и все присутствующие вернутся к своим разговорам и к своей выпивке.

— Здравствуй, — его надежды на относительный покой и отсутствие внимания разбиваются, как только рядом подсаживается девушка. Илай скользит по ней взглядом, не отмечая ничего конкретного, а та уже успевает придвинуться и склониться к его уху. — Составить тебе компанию на сегодня?

Пахнет от неё приятно. В руках у девушки какой-то цветной и вероятно очень сладкий коктейль, и Илай, подхватывая у бармена свой привычный виски, чувствует себя неспособным на эксперименты стариком. Он продолжает рассматривать её, неприкрыто, но без интереса — взгляд замирает на вырезе платья, и Илай сам тянется к ней, задевает подбородком её плечо и шею, только чтобы выдохнуть:

— Не сто́ит, милая.

Девушка, на удивление, понимает всё с первого раза.

Ему не важно, что она подумает — что он гей или импотент, что она не в его вкусе или что он ждёт тут кого-то ещё, хотя, конечно, местечко совсем не располагает к ожиданию. Но Илаю много и не надо — у него есть его стакан виски, который он уже успевает один раз повторно наполнить, и у него есть раздражающая его скорбь, которую он планирует этими стаканами притуплять.

Если, конечно, получится перестать отвлекаться на всё подряд.

Отвлекающих факторов оказывается много — начиная от не очень интересных рассказов бармена и заканчивая заливистым смехом где-то позади. Смех из системы ценностей Илая на этот вечер выбивается куда сильнее тупых и уже знакомых ему шуток, и он неспешно обрачивается, приваливаясь спиной к стойке и высматривая источник счастья и радости.

Он ожидает увидеть что угодно: сладкую парочку воркующих голубков или большую компанию за отмечанием годовщины чего угодно, но никак не Ричарда Салливана с тощим юнцом прямо у него на коленях.

— Да ты, блядь, издеваешься, — Илай не старается приглушить голос. Сосед по барной стойке оборачивается к нему с немым вопросом в глазах, но Картер соскакивает со стула и направляется к столику Салливана. Им движет чистая злость — Ричард кормит его молчанием достаточно, чтобы этой злости хватило на несколько месяцев вперёд. Илай вторгается в личное пространство обоих с лёгкостью, которой бы позавидовал трезвый Илай, и вцепляется пальцами в ворот модно порезанной в нескольких местах футболки парня. — Да ты, блядь, издеваешься?

Он переводит взгляд с него на Салливана и обратно. Злость никуда не уходит, и только сильнее начинает хотеться приложить парнишку щекой об стол. Возможно, следом за ним приложить и Ричарда.

— Слишком занят, чтобы ответить на мои звонки, да, Рик?

Подпись автора

спасибо, тони

Голос Салливана действует на него куда лучше, чем самое дорогое антипохмельное варево, которыми он все чаще закидывается по утрам. Руки, впрочем, все ещё чешутся, когда он отпускает мальчишку, и начинают чесаться ещё сильнее, когда тот не отходит. Илай чувствует чужую ладонь на своей пояснице и вскидывает бровь, переводя взгляд с Ричарда на юнца и обратно. Сколько ему? Ему есть хотя бы восемнадцать?

Узнавать он, впрочем, не планирует.

— Отошёл, давай, живо, — Илай говорит медленно и вкрадчиво. По крайней мере, в таком темпе почти не заметно, что алкоголя он вливает в себя уже предостаточно. Парнишка продолжает хлопать длинными ресницами, а спустя полминуты чужая рука забирается в карман его штанов. Картер дергается, но ловить за руку уже некого — мальчонка исчезает из поля зрения. Элайджа достает из кармана смятую бумажку, кое-как расправляет её пальцами, всматривается в написанный от руки номер телефона и, к удивлению даже самого себя, запихивает огрызок обратно.

И переводит взгляд на Ричарда.

— Не смотри на меня так, словно я испортил твой самый лучший за последние полгода вечер, — он кивает неспешно подошедшей к ним официантке, принесшей не только рюмку, но и бутылку виски — ей что, бармен подсказал? — и усаживается рядом с Салливаном. — Это мне нужно на тебя вот так вот смотреть, Рик.

Элайджа пытается, но получается так себе. Вся злость в нём оказывается адресована мальчишке, и когда тот уходит с глаз долой — его отпускает. Не остаётся ничего, кроме полного голосов бара, наполняемой рюмки и ощущения, что все катится в пропасть быстрее, чем он успевает осознавать — и тем более что-то с этим делать.

— Потому что это не я от тебя бегаю уже… сколько-то там времени. Очень занят, да? Званые вечера и благотворительные ужины? Ну, — он делает глоток и морщится, словно проглатывает жидкий огонь, но наслаждение от выпитого, мнимое или не очень, приходит почти сразу же, — компанию, я смотрю, ты умеешь себе находить.

С посетителей он переводит взгляд на Ричарда. Он, кажется, напрягается из-за присутствия Илая здесь, но чуть расслабляется, когда парнишка уходит.

— Хотя, мне казалось, что тебя привлекают особы постарше, — он не сводит с Ричарда глаз, — и женского пола. Что-то изменилось за те месяцы, что ты меня избегал? Давай, расскажи мне историю, Рик, — Илай придвигается к Салливану, полностью игнорируя понятия личного пространства. Какие могут быть понятия пространства в придорожном баре, куда люди приходят пить рюмку за рюмкой и вываливать свои деньги, секреты и грязные, тайные желания? Он тянется к Ричарду рукой, предварительно делая еще один глоток. — У меня здесь, — палец утыкается Салливану в висок, а после спускается до груди и замирает напротив сердца, — и здесь столько дерьма, Рик, что любой психотерапевт посочувствует, и я не вижу способа спасаться иначе, кроме как пойти набить кому-нибудь лицо, либо перетереть это все чьим-то чужим дерьмом, поэтому давай, рассказывай мне, как ты докатился до… этого вот.

Он отнимает руку от рубашки Ричарда и обводит ладонью зал вокруг них. Взгляд натыкается на парнишку, которого они прогоняют ранее, и Элайджа широко улыбается.

— Смотри, кто за тобой все ещё наблюдает. Может, позовешь его к нам обратно? Вам тут вполне неплохо было, а я тебе свои пальцы облизывать уж точно не дам.

Подпись автора

спасибо, тони

Виски, который Илай выпивает залпом, стирает изнутри всю злость. Остаётся разве что бесконечная усталость — он с радостью бы сейчас откинулся на сидение и закрыл глаза, и даже уснул бы, прямо здесь, посреди шума и разговоров, посреди запаха алкоголя и сладковатых духов.

— Я не… — начинает он, но сам же себя и останавливает. Не что? Не по мальчикам? Беглый взгляд в собственное прошлое убеждает Элайджу, что лжец из него посредственный. Он вздыхает и отставляет стакан на стол, освободившейся рукой трёт переносицу и лоб. — Я не очень хочу вываливать тут всего себя ещё и на посторонних. Знаешь, сегодня он сидит на твоих коленях и с неподдельным интересом заглядывает тебе в глаза, а наутро тебя будит начальник, сообщая, что твоё имя красуется на первой полосе какой-нибудь там газетёнки, и имя автора статьи оказывается тебе очень, очень знакомым. Не думал об этом?

Возможно, он перегибает. Возможно, последние полгода судебных процессов с Марселин, пусть они и идут довольно тихо и спокойно, делают из него неисправимого параноика. Который сейчас, потеряв во взрыве почти всю свою жизнь, вот-вот может потерять то немногое, что у него остаётся.

Он посматривает на парнишку, который под его взглядом отходит в сторону барной стойки и теряется там среди толпы желающих получить очередной напиток.

— О, так ты решил устроить себе выходной? — спрашивает он, возвращая внимание к Салливану. О деятельности Ричарда он осведомлён довольно хорошо, но их жизни, несмотря на дружбу, довольно разные, и он и представить себе не может, каково это — быть им. — Похвально. Хотя я был бы менее удивлён, если б встретил тебя в каком-нибудь пафосном ночном заведении на главной улице Аделаиды.

Что, впрочем, ещё раз доказывает ему, что он знает далеко не всё о тех людях, которых называет друзьями.

Виски хорошо умеет стирать все плохие мысли — правда, стоит Ричарду задать вопрос, которого Илай и не думал избежать за этот вечер, — как на него накатывает снова. И он, наверное, сорвался бы с места, поднятый волной тошноты при мыслях о том, что видит вчера на месте происшествия, но цепкие пальцы Салливана впечатывают его обратно в сидение, и он остаётся на нём, неподвижный, втиснутый спиной в мягкую обивку, понимая, что Ричард и его рука сейчас — единственный здесь якорь, удерживающий его на плаву.

— Это лаборатория, — подтверждает он. Язык слушается не очень-то и хорошо, зато в голове полный хаос из мыслей, сменяющих одна другую. — Ты видел новости? Я был там сегодня утром, и видел, что там осталось. Ничего там не осталось, Рик, и никого там не осталось, и меня тоже могло не стать ещё вчера, если бы у меня не было выходного, понимаешь?

Он перехватывает руку Ричарда своей. Путается в его пальцах, останавливаясь в итоге на запястье. У него нет никакого желания убирать её со своего плеча — напротив, ему хочется ещё сильнее ощутить, что он в этом дерьме не один. Или хотя бы то, что его пока не отпустят в свободное плавание.

— А мой папаша заявляет во всеуслышанье, что он тут ни при чём, и что, наверное, это случайность, человеческий фактор, знаешь, когда случайно жмёшь не на ту кнопку, вот только одна такая ошибка — и всё взлетает на воздух, и десятки семей оказываются без мужей, жён, отцов и матерей.

Злость, чуть ранее перетёртая очередной рюмкой, закипает снова где-то в животе и ползёт вверх, выливаясь из него грубыми словами. Картер балансирует на грани, он отчетливо осознаёт, что ещё немножко, самую малость разжечь в нем этот огонь, и его сорвёт, и тогда его точно увезут из этого места за пьяный дебош. Илай вдыхает, и вдохи получаются прерывистыми, нервными; он пытается подняться с места, но Ричард едва ли не нависает сверху, Илай пытается снова, но в итоге сдается, оседая на сидении, и закрывает глаза, мысленно считая до десяти, надеясь, что это его остудит. Не думая, он прижимается щекой к своей руке — там, где перехватывает руку Салливана на своём плече. И становится чуть легче.

— Я просто боюсь… — всего на свете, если честно, — что однажды стану точно таким же мудаком, который будет думать только о себе и о своей репутации. И точно так же буду заметать следы, делая вид, что именно я здесь — жертва.

Элайджа выдыхает и открывает глаза. И бар, и Ричард остаются на месте, что не может не радовать.

Отредактировано Elijah Carter (2020-11-15 15:53:21)

Подпись автора

спасибо, тони

В Ричарде Илай не сомневается. Уж если есть что-то, в чём уверенность Картера непоколебима многие годы — так это в Салливане, в том, что он будет рядом, в том, что он не отпустит в момент, когда к нему тянут руки.

Если, конечно, не принимать во внимание факт, что Ричард может, как сейчас, запропасть на несколько месяцев.

— Мне бы твою уверенность, — хрипло выдыхает Илай. Горло словно разодрало высокоградусным пойлом, как если бы он и правда глотал огонь, но сейчас Элайджа не может удержать себя от мысли, что он, возможно, вполне этого заслуживает.

Ричард рядом, а после отстраняется, но, само собой, не отпускает и не бросает; Ричард смотрит на него и заставляет смотреть в ответ, и Илаю кажется, что его взгляд одновременно хуже и лучше самого сурового взгляда отца, которым тот когда-либо его награждал. От такого хочется убежать и спрятаться в темном углу, как когда-то в детстве. Под таким, что странно, хочется гореть на месте. Пусть даже и заживо.

— Уж я-то знаю, — хмыкает он в ответ. Илай задерживается на своем сидении, снизу вверх посматривая на немного пошатывающегося Ричарда, в который раз ловя себя на мысли, что образ мецената и влиятельного человека порой совсем не вяжется с некрепко стоящим на ногах мужчиной, которого он видит сейчас. Но Илай, впрочем, сам тот ещё умелец носить маски и менять шкуры, чтобы кого-то за это осуждать.

Он не особо-то и надеется на спокойное завершение дня — их вечера с Ричардом, которыми они балуются все прошедшие годы, далеки от спокойных и размеренных. К локтю под ребра он оказывается совсем не готов, и реакция в ответ на внезапно пронзившую боль у него одна: Илай смотрит волком и наваливается на мужика, толкая того к ближайшей стене. И если ему не хватало алкоголя, чтобы выплеснуть всю копившуюся на этот мир злость, то потасовка — отличнейший из способов, которым Элайджа Картер с удовольствием воспользуется. Ему остаётся подождать всего ничего, как кто-то — вероятно, совсем не Ричард — пытается оттащить его от вжатого в стену мужика, на свою беду ухватывая Картера за шею. Действие срабатывает как красная тряпка, как самый лучший в мире триггер, щелчка которого Элайджа и ждёт весь этот вечер, и в какой-то момент он уже перестаёт понимать, в кого именно прилетают его удары, и совсем не разбирает лица того или тех, кто бьёт его.

Кажется, где-то начинает звучать сирена, а может быть у него в ушах всё преобразовывается в причудливые звуки; у него разбита бровь и неприятно и мокро течёт по щеке, но его цель на сегодня ещё не достигнута — правда, на мгновение вырываясь из кучи людей, Илай осматривает масштабы проиходящего и понимает, что всё идёт совсем, совсем не туда.

Он выхватывает взглядом в толпе рубашку Салливана, понимая, что вот он, момент, когда главные герои покидают бал, и, видимо, именно Илаю придётся быть принцем, спасающим свою принцессу от рук похотливых простолюдинов; он замечает знакомую фигуру в другом конце зала, призывно машущую ему рукой, и ныряет в толпу, чтобы сгрести Ричарда в охапку и вытащить из-под пьяных, словно бы слетевших с катушек людей.

— Давай, ну же, идём скорее, — приговаривает он, даже не думая оглядываться назад. Шансы, что их отступление не заметят, ничтожно малы, но где-то внутри Картера наконец начинает просыпаться дремавший адреналин, и к моменту, как они добираются до запасного выхода, на его губах расползается глупая, широкая улыбка.

Её не может согнать даже Уилл, который, оказывается, и поджидает их у двери; Илай присвистывает, когда тот открывает её перед ним, мысленно благодаря, иначе ему было бы не избежать проблем со своим грузом в виде Салливана, который от ночного воздуха должен наконец начать бодриться.

Мальчишка указывает рукой на припаркованное неподалеку такси и выжидающе смотрит, переводя взгляд с Элайджи на Ричарда и обратно.

— Ну и чего ты ждешь? — Картеру начинает заливать кровью глаз, и он раздражённо вытирает кровь тыльной стороной ладони. — Похвалы, чаевых или, может, прощального поцелуя от нашего общего друга? — он пихает Ричарда в бок. — Давай, скажи ему, как ты им доволен, и сваливаем, пока по нашу душу не пришли.

Подпись автора

спасибо, тони

— «Ты нам здорово помог?» Ты серьёзно?

Элайджа не может сдержать смех. Он переводит взгляд с Ричарда на таксиста и обратно, раздумывая о фразах, которые говорить можно, а какие лучше приберечь для более приватных мест. Упоминать облизывание пальцев он всё же не решается.

— Ричард, — конечно, это совсем не будет звучать сурово, — ты просто ужасен.

Не то чтобы он правда имеет это в виду. Ричард Салливан — взрослый и сформировавшийся человек, с огромным багажом жизни за плечами, который умеет взвешивать свои действия в нужный момент и говорить и делать то, что не выльется после в ненужные ему последствия. Порой Илаю кажется, что этому он учится именно у Рика — раньше, до знакомства с ним, ему приходилось куда чаще отвечать за свою несдержанность.

К моменту, как он оказывается в доме Салливана, начинает болеть голова. Разбитая бровь навязчиво и неприятно пульсирует, напоминая о себе каждую минуту, но, оказавшись внутри, Илай не спешит найти что-то, чем можно было бы её обработать — он держит свой путь к стойке у кухни, следуя по маршруту, который проходил уже много, много раз. Возможно, он найдет это место даже с закрытыми глазами. Вероятно, точно так же найдёт и все остальные, где Салливан хранит алкоголь.

Крышка с бутылки откручивается с самым приятным в мире звуком, и с таким же приятным звуком на стойку опускаются два стакана.

— Будешь? — спрашивает он, не поворачиваясь к Рику, и тут же отвечает за него: — Конечно, буду, Илай, о чём ты вообще.

Элайджа облокачивается на стойку и делает глоток — от боли отвлекает куда лучше любых таблеток.

— Знаешь, если бы Марселин увидела нас сейчас с бутылкой, я уверен, что бутылка бы отправилась в чью-нибудь голову. Возможно, в твою. Как минимум потому, что ты не отговариваешь меня от этого, хотя должен, ты же… лучший друг? — Илай с удивлением для себя произносит эти слова, не зная, что именно их вызывает — алкоголь, перманентная боль, адреналин в крови или такой знакомый, уютный дом Ричарда. Или он сам где-то поблизости. — Хотя, знаешь, что странно? Что ты всё ещё со мной, а она — уже нет.

Он приподнимает стакан, в полутьме салютуя Ричарду.

— За дружбу, — он допивает всё до дна, отставляет пустую склянку и освободившейся рукой трёт щёку, где неприятной коркой начинает застывать кровь. Он шумно выдыхает, понимая, что лучше ему позаботиться об этом сейчас, когда он ещё (что удивительно) стоит на ногах и относительно чётко мыслит, и он машет в сторону кухни, обозначая свой маршрут, и отправляется на поиски аптечки, чтобы хоть как-то и чем-то залепить свою бровь — качественная помощь подождет до утра, а вот изгваздать мебель Салливана в крови он совсем не хочет.

Его руки тоже не в лучшем виде, и он позволяет смыть с них засохшие корки прямо в раковину на кухне, то и дело ругаясь себе под нос. Элайджа не любит боль, если, конечно, это не приятная тянущая боль в мышцах после качественной тренировки — и несмотря на то, что он определённо точно может её терпеть, никто не запретит ему шипеть и ругаться в присутствии Ричарда.

Пластыри находятся далеко не сразу. Перед этим он выворачивает на стол пачку бинтов и совершенно не нужных ему сейчас лекарств, наконец докапывая до антисептика и ваты.

— С-сука, — ворчит он, неловко прикладывая вату к брови и усаживаясь за кухонный стол. В голове всё плывёт и едет — то ли от выпивки, то ли от чего-то ёще. Вероятно, он делает только хуже, и теперь на щеках не только разводы от крови, но и прозрачные дорожки антисептика. — Рик, иди сюда, — зовет он, — либо ты мне поможешь, либо я превращу твою кухню в место битвы с кровавыми разводами на всех поверхностях.

Он так и сидит, приложив вату к ране; Ричарду, должно быть, тоже не помешало бы привести себя в порядок — а ещё не помешало бы уже лечь спать, если наутро тот планирует выглядеть приемлемо. Правда, Илай уверен, что они ещё совсем не закончили на сегодня с обсуждениями сложных тем, на которые с Салливаном говорить куда проще, чем с другими.

Отредактировано Elijah Carter (2020-11-22 15:24:36)

Подпись автора

спасибо, тони

— Жалкое зрелище, да? — Илай откидывает ватку, которой пользуется, в сторону. — Вот я, биолог, дипломированный специалист, владелец сертификатов и премий, разрабатываю лекарства, которыми пользуются сотни известных людей, а на деле не могу рану прочистить и пластырь налепить, — он усмехается, но притихает, стоит только Ричарду взяться за дело. У него получается хорошо — наверное, наутро, на трезвую голову, получилось бы ещё лучше.

Он старается пропускать слова Ричарда через себя, но не слишком глубоко; у него всегда хватало ума не думать над его поступками и фразами, а просто принимать их как должное. Салливан никогда не подводил его, а последнюю его пропажу на несколько месяцев нельзя назвать иначе, чем «жизнь» — Илай мог пропасть точно так же, а после вернуться, и ничего, абсолютно ничего не поменялось бы за это время.

— Марселин раньше занималась этим, — говорит он, внимательно следя за руками Ричарда. Смесь крови и антисептика, наполняющая кухню всё сильнее, отрезвляет, и с глаз сходят не только мешающие смотреть засохшие разводы, но и алкогольная пелена, такая приятная и глубокая, расслаблающая тело, которому ничего сейчас, кроме отдыха, и не нужно. — Я несколько раз ввязывался в драки, несколько раз попадал в аварии, и всегда она была рядом и всегда была готова помочь — и словами, и руками. Мы вот так же сидели на нашей кухне, она называла меня дураком и ребёнком и зашивала мне то руку, то голову, — он тянется свободными пальцами к левому виску, отводит прядь волос и показывает едва заметный шрам.

Между ними ненадолго повисает тишина, и Илаю некомфортно в ней. Ричард заканчивает обработку и убирает ненужную больше аптечку, ненадолго отходя в сторону.

— Так забавно, — горько улыбается он, — я до сих пор не верю, что всё кончилось. И ещё меньше я верю в то, что именно я — всему вина. — Элайджа вздыхает, не зная, на чём сфокусироваться, и поэтому цепляется взглядом за Ричарда. — Спасибо, что помог. У тебя вышло не хуже, чем у Марс, правда, занять её место я тебя не позову, извини.

Шуточка выходит так себе, и он сам не смеется над ней. Вместо этого он поднимается с места и останавливается позади усевшегося Салливана. Илай опускает руку ему на плечо и сжимает его.

— Я ценю это, Рик. И это… кажется весьма разумным предложением, — Элайджа кивает собственным мыслям. Идея сбежать из осточертевшего ему дома, который не вызывает сейчас никаких эмоций, кроме отвращения, схожа со светом маяка для заплутавшего в течениях судна. Он отрывается от Салливана и задумчиво доходит до его холодильника, открывает дверь и замирает. — Ричард, — Элайджа смотрит на начатую коробку томатного сока, — Боже мой, Ричард Салливан, ты и правда чудовище.

Он захлопывает холодильник и возвращается к столу, рука сама подхватывает стакан и опрокидывает прямо в рот. Его нелюбовь к томатному соку начинается задолго до Рика в его жизни, и, если отмотать все годы их общения, то можно будет усмотреть забавную закономерность: все их ссоры, которые бывали, происходили именно из-за этого напитка.

— Ладно, — машет рукой он, — я слишком устал, чтобы даже думать об этом. Комната, говоришь, свободна? Тебе во сколько завтра нужно уходить?

Картер посматривает на бутылку, но подливать себе не спешит, и вряд ли сделает это ещё этим вечером — он достигает того момента, когда каждая следующая стопка может стать лишней и рискует испортить ощущения, полученные до неё. Он задумчиво закусывает губу и не без боли хмурит брови, а после отвлекается на звук входящего сообщения и тянется к телефону.

— Это не мой, — он гасит экран, пролистав длинную ленту пропущенных звонков и сообщений, разбирать которые примется не раньше утра. — Кто там тебе написывает?

Подпись автора

спасибо, тони

Смотреть на Ричарда интересно и когда тот в хорошем расположении духа, и когда тот в плохом. Илай не слишком хорошо понимает людей, зато он вполне понимает Салливана — учится этому за долгие годы общения с ним, из каждой ситуации вынося для себя что-то новое, что-то, помогающее ему сложить целостный образ этого человека.

Впрочем, как показывает практика, у него хватает белых пятен неизведанного и непонятного, которые ещё можно чем-то перекрыть.

— Что там? — он протягивает руку, чтобы взять телефон, и внимательно смотрит на Ричарда при этом: тот, кажется, готов откусить протянутую ему руку ровно по локть. Может быть даже больше. Это нетипично и не очень понятно, Илай никак не может предположить ситуацию, способную настолько вывести Ричарда. Не набрали участников очередного аукциона? Кто-то проколол ему шины на авто? Внезапно объявилась внебрачная дочь?

Элайджа переводит взгляд с Ричарда на телефон, и всё становится ясно. Вернее, ясно, но не совсем; он дочитывает текст до конца, просматривает фотографии краем глаза, пытаясь представить варианты развития событий. Интересно, кто из них потеряет больше, если снимки утекут в СМИ? Вероятно, всё-таки Ричард, у него по крайней мере есть, что терять: есть имя, не запятнанное совершенно ничем — если, конечно, Элайджа знает столько же, сколько знают таблоиды. У него есть репутация и связи, множество людей вокруг, которые в нём уверены и которые ему доверяют, настолько сильно, что такие снимки, скорее всего, не вызовут должной шумихи и будут забыты со следующей же желтой новостью.

— Ты за меня переживаешь или за себя? Только честно.

С другой стороны от Ричарда, имеющего прочное положение в обществе, стоит Илай. Человек, потерявший практически всё сутки назад, и продолжающий терять дальше с каждой новой минутой. Он уже не смотрит уведомления о новых новостях в телефоне и не вчитывается в пришедшие сообщения; он знает, что его корабль медленно идёт ко дну, и что скорее всего этот процесс никак не остановить — если кто и мог бы повлиять на потопление его «Титаника», так это его отец, который предпочёл трусливо отмалчиваться или выдавать на экраны общие фразы и ни к чему не ведущие комментарии.

Ему совершенно точно не станет хуже от какого-то интервью. А может, он даже и выиграет — как минимум если сразу обозначит позицию, противоположную отцовской. Правда, он совершенно не уверен, что хочет объявлять тому войну таким вот способом.

— Перестань, — осторожно говорит он. — Не надо ничего и никого утрясать, — Элайджа переводит выразительный взгляд на Ричарда, не совсем понимая, как именно тот планирует избавляться от их «проблемы», и продолжает: — Если он хочет интервью, то это просто. Правда, он ничего с этого не получит — я знаю не больше, чем местные уборщики. Но если этого ему хватит — то почему нет?

Он трёт пальцами глаза и ведёт ладонями по лицу вниз, прогоняя подступающую сонливость. Тело, расслабленное алкоголем, хочет принять горизонтальное положение, и никак не хочет куда-то ехать и следить за тем, чтобы Ричард не оторвал мальчишке в порыве ярости какую-нибудь нужную конечность.

Сознание, правда, упорно сопротивляется, и мысли в нём мрачней и мрачней с каждой минутой.

— Я… всё, Ричард. Я уже всё, отработанный материал, моё место разве что на свалке. У меня нет карьеры, у меня нет семьи, и мелькнуть ещё раз — в очередной раз за эти дни — в газетах меня не убьёт.

Разве что совсем чуть-чуть, но Салливану об этом знать не обязательно.

Подпись автора

спасибо, тони

Ричард говорит правильные вещи, и Илай — уставший, измотанный, пьяный, — не может не согласиться.

— Ты прав, — ему не очень хочется, но мысль Салливана приходится буквально распробовать. Встречи с шантажистами его пока что, к счастью, обходят стороной, но подобных историй он слышит достаточно за свою жизнь. Он представляет их встречу: комичную, до предела вымученную, где Уилл соглашается на все условия, но у самого уже давно припрятаны копии фотографий, которые он якобы при них удаляет — и, само собой, ничего не заканчивается, а только начинается с новой силой. Элайджа скользит взглядом по кухне, ни на чём его особо не задерживая, и останавливается на Ричарде, продолжая: — Не подумал об этом. Но да, вряд ли он прекратит просто так. Хотя, мы же его совсем не знаем…

Вдруг он не больше, чем запутавшийся мальчишка, которому нужна помощь?

Илай мотает головой, готовый врезать самому себе за подобные мысли. Он не узнаёт этого человека внутри себя, которому плевать абсолютно на всё, и на свою жизнь в том числе. И остается только удивляться, почему Ричард продолжает в нём что-то видеть сейчас.

— Состаришься — обязательно становись консультантом по образу жизни, я слышал, они много получают, — он выдавливает из себя улыбку, укладывая ладони поверх рук Ричарда. — Спасибо. Ты не представляешь, сколько для меня это значит.

Он может только надеяться, что сам Ричард никогда не окажется в ситуации, когда всё придется отстраивать с нуля, и когда нужно будет учиться затыкать свою гордость и принимать помощь, попутно осознавая, что ты и правда не один. Но он рад, отчаянно сильно рад, что несмотря на всё, рядом с ним кто-то есть.

— Только, пожалуйста, не делай глупостей, — Илай поднимается. — И лучше возьми меня с собой, если куда-то поедешь. Идёт?

Завтра, вероятно, всё будет выглядеть и ощущаться совсем иначе. Возможно, завтра он будет думать, что метод грубой силы — единственно возможный тут, и не останется ни капли жалости, ни к мальчишке, ни к самому себе. Было бы неплохо.

Он тянется к Ричарду и крепко обнимает. Тот наверняка и без того едва стоит на ногах, но Элайджа не может не сделать этого; сейчас объятия — единственный способ отблагодарить, который ему доступен. Ладонь укладывается на затылок, волосы под пальцами короткие и жесткие; от Салливана пахнет дымом бара, лаймом и усталостью, и Илай почти сразу отпускает его, потому что лучшее, что они оба сейчас могут — это уложить себя в горизонтальное положение и поспать ту малость, что осталась до утра.

Элайджа наливает себе стакан воды, привычным движением выуживая его с полки — так, словно это его собственная кухня. Он ненадолго замирает у стойки, поворачиваясь к Ричарду.

— Иди спать, Рик, — говорит он и выходит в гостиную, чтобы после всё так же привычно подняться по лестнице и знакомым маршрутом добраться до его гостевой.

Он шумно выдыхает только когда за ним закрывается дверь. Кажется, с его последнего визита здесь ничего не меняется — он даже цепляется взглядом за некоторые свои вещи, которые однажды было проще оставить здесь, чем возить с собой каждый раз. Комната кажется родной, и сейчас, наверное, она ему куда ближе, чем собственная спальня, в которой он спит последние годы.

Несмотря на то, что он просит Ричарда лечь спать, сам он не ложится долго. Элайджа позволяет времени бежать, а себе — не обращать на него никакого внимания, пока сидит на краю кровати, уперевшись локтями в колени и растирая пальцами виски. В большом окне напротив кровати медленно занимается рассвет, знаменуя рождение нового дня, а вместе с ним — рождение новых проблем, для преодоления которых придётся где-то отыскать силы и стойкость.

Илай тянется к своему телефону, смахивая все непрочитанные и непросмотренные уведомления, и отправляет Ричарду одно-единственное слово, в которое вкладывает всю свою веру в то, что сможет найти и силу, и стойкость, просто потому что теперь он не будет один.

«Спасибо».

Отредактировано Elijah Carter (2020-11-30 11:10:43)

Подпись автора

спасибо, тони

За ночь — если, конечно, можно назвать ночью тот огрызок времени, который остаётся Илаю до пробуждения, — с разбитой брови слетает прикреплённый Ричардом пластырь, открывая едва успевшие схватиться края ранки снова. Элайджа просыпается, намертво присохнув к запачканной кровью подушке, на пробу поднимает голову и, шипя, укладывает её обратно. Возможно, это лишь ещё один повод подольше остаться в кровати.

До обеда спать никак не получается, срабатывают внутренние будильники, одновременно с ними запускается тревожный механизм, принуждающий всё же дотянуться до телефона, который он несколько часов назад додумывается поставить на зарядку, и начать просматривать уведомления. Цифры поражают: сорок восемь пропущенных и двести одно уведомление о сообщениях в различных приложениях. Илай хмуро хмыкает, отмечая, что даже в день свадьбы ему не писали настолько рьяно.

Ничего нового и интересного он, впрочем, не находит. Внимание привлекают разве что несколько сообщений с официальным вызовом на очередные допросы — вещи, которые игнорировать не получится, даже если и захочется. Илай просматривает копии запросов, чтобы понять, когда именно его ждут, как экран вспыхивает входящим вызовом.

— Привет, — он пытается выдохнуть в трубку первые за утро слова. Голос скрипит так, что впору нанимать его озвучивать хорроры.

— Ты живой, — голос Томаса в трубке — смесь удивления и облегчения. — Мы уже начали думать, что с утра прочитаем в газетах что-то вроде «Сын основателя лаборатории Хэрроугейт, взлетевшей на воздух вчера днём, найден мёртвым в канаве». Где ты пропадаешь?

— Мы — это кто?

— Марселин и…

Илай проводит пальцем по экрану, сбрасывая звонок, и выключает телефон целиком. Рука с ним так и остается свисать с кровати, пока тот не выпадает из безвольных пальцев на пол, а Илай не проваливается в зыбкую дрёму, лишенную снов, но полную картинок-воспоминаний о прошлом.

Марселин и Томас? Но как? Почему?

И вмиг он чувствует себя преданным. Ему даже не хочется выяснять подробности; иногда Элайджа Картер бывает слишком резким в своих суждениях и выводах, цепляясь за мысль, кажущуюся ему единственно верной, и эта мысль может жить с ним долгие годы, пока не придёт кто-то, способный втолковать ему нечто иное.

Впрочем, если разобраться, беспокоиться о своей почти бывшей жене ему сейчас нужно меньше всего.

Он всё же встает с кровати, хотя это и занимает какое-то время. Взгляд падает на оставленный на тумбочке стакан и таблетки, которых точно не было, когда он приходил, и Илай улыбается, мысленно — в очередной раз — благодаря Ричарда, который, несмотря на совсем не простой характер, оказывается отличным другом.

Он ничего толком не успевает сделать. Отмачивает от кожи подушку в ближайшей к комнате ванной, после долго рассматривая себя в зеркало — скула краснеет от ссадины, бровь распухает и требует помощи. Элайджа забрасывает в себя таблетки и спускается на кухню, втиснув себя во вчерашние брюки, но пренебрегая испачканной в крови рубашкой. Аптечка, как ему кажется, никогда раньше не переживала на неё столько нападений за такой короткий срок, и в этот раз Картер справляется даже лучше, чем вчера, из битвы с пластырем выходя победителем.

Ричард объявляется спустя полчаса, отвлекая Элайджу от поисков в холодильнике того, из чего можно сделать завтрак.

— Боже, Рик, — он захлопывает дверцу и бросается к Салливану, выхватывая протянутый ему стакан. — Черный? Как я люблю? Ты лучший, ты просто лучший.

Илай припадает к стакану с жаждой вышедшего из пустыни путника.

И только через несколько глотков, оживляющих в нем мыслящего человека, он вспоминает некоторые вчерашние события. Кофе медленно опускается на стол, а взгляд Илая опускается на Салливана, пытаясь его прочитать, но это, как показывают годы, очень и очень непросто.

— Что ты сделал? — он сразу переходит в наступление, хотя голос у него — уставший и тихий, и никак не полный суровой сосредоточенности. — Он живой вообще?

Он усаживается за кухонный стол, кончиками пальцев держа стакан, словно это — единственное, всё ещё удерживающее его на поверхности. Несложно было догадаться, что Ричард решит всё сам, лишний раз не вовлекая в это Илая, словно он тут — маленький ребёнок, требующий защиты и опеки.

У него в голове сейчас — буря из мыслей, и огромная их часть так и пляшет на кончике языка, готовая вот-вот сорваться колкими фразами. Илай выдыхает, делает последний большой глоток, надеясь, что горечь кофе смоет все невысказанное, и, кажется, на самую малость и правда становится лучше.

— Послушай, — он смотрит на Ричарда, скользит взглядом по его лицу, пытаясь определить, насколько хорошо он знает человека перед ним, и сколько всего сокрытого ему предстоит откопать, — я приму твою помощь. С работой, с жильём, со всем, с чем захочешь. Я понимаю, что мне это нужно, и что именно так поступают друзья. И я сам сделаю так, если однажды тебе что-то понадобится. Но, — Элайджа смотрит Ричарду прямо в глаза, — пожалуйста, выключи эту жалость. Это убивает. Я чувствую себя еще более маленьким и никчёмным, а это, я надеюсь, совсем не то, чего ты добиваешься.

В немом вопросе он выгибает бровь, но ответа, в целом, не ждёт. В Ричарде он уверен — иногда, кажется, даже больше, чем в самом себе.

— Ладно, — он поднимается со стула и забирает у Салливана контейнеры с едой. — Садись, я разогрею. Кстати, я измазал в крови твою подушку. Выглядит почти так же, как если бы кого-то стошнило на неё томатным соком.

Он улыбается, отойдя к микроволновке. Ричард этого не видит — но наверняка слышит по голосу, что Илай на него не злится. Он совсем не уверен, что ситуация с мальчишкой-с-фотографиями его скоро отпустит, но, возможно, каждый из них получает то, что за служивает. И это не более, чем просто жизнь.

Подпись автора

спасибо, тони