Больничные аппараты методично гудели. Саймон уже давно свыкся со скучной мелодией их жизнедеятельности. В этой палате он уже сколько? Неделю? И то, только потому что до этого была другая - в отделе интенсивной медицины. Сейчас ему больше там не место, впрочем - ему уже нигде больше не место, он это хорошо ощущал. Это знание отдавало жгучей болью во всем теле, вплоть до ослабших и побледневших кончиков пальцев, сжимающих тонкое больничное одеяло в немом протесте, и если бы он только мог поднять уставшие веки, его взгляд тоже бы выражал невыносимое для живых отчаянье человека, обреченного на смерть.

Но веки он не поднимал - берег силы. Они ему понадобятся чуть позже, когда вернется Харпер, а пока ему было достаточно и воспоминаний. Как он раньше жил - без неё в его угрюмой жизни с четким сроком годности, он не помнил. Зато он помнил многое другое, развлекая себя в темноте больничной комнаты переживанием всех их совместных моментов.

Один за другим.

Один за другим.

Один за другим.

Колеса поезда планомерно отбивают ритм, увозя его прочь из Сиэтла. Саймону нравился этот звук: как и любой человек, осознавший свою смертность, он радовался простым вещам и учился ценить каждый миг. В родном городе он себе этого позволить не мог - слишком много знакомых, знающих о его ситуации, слишком много заботы со стороны родственников и друзей, слишком часто его дорога проходила мимо больницы, где ему поставили нелестный диагноз, слишком много размышлений о смерти.

Саймон не хотел больше думать о смерти - мысли о ней извели его за последние несколько месяцев, затянувшихся черной полосой бесконечных анализов и сожалений от людей в белых халатах, разводящих руки после беглого взгляда на его медицинскую карту. "Помочь нельзя", - говорили они, и эта фраза крутилась в его голове день и ночь, ночь и день, доводя до безумия. От безумия он и бежал.

Туда, куда он едет, никто не будет знать о его диагнозе. Он вернет себе нормальную жизнь, хотя бы на те несколько лет, что ему остались. Родители хотели подарить ему кругосветное путешествие - он всегда мечтал посетить Европу, в особенности  - Ирландию, но он так же понимал, что посети он эту страну по такому грустному поводу, он не смог бы полностью насладиться ею. Нет, он не хотел жить с мыслью о скорой смерти, не хотел следовать протертой голливудскими мелодрамами дорожке и заводить список дел, осуществить которые нужно было до дня Х.

Он хотел просто жить простой жизнью - просыпаться рано утром, варить себе черный кофе, рассматривая как утренний бриз прогоняет туман прочь с полей, читать несколько страниц хорошей книги за завтраком, выбирать один из десятка одинаковых синих джемперов для выхода из дома. Повторять изо дня в день привычную, выработанную за долгую жизнь холостяком, рутину и надеяться, что завтра он тоже сможет застегнуть пуговицы на хлопковой рубашке без предательской дрожи в руках.

"Simon Grey", - написал он на темно-зеленой доске, удивляясь, как почти не изменились школы с момента его юности. С задних парт раздался тихий шепот и легкий смешок, но он не придает этому внимание.

- Я ваш новый учитель мировой литературы, как вы уже, наверное, догадались. Взгляд голубых глаз внимательно обводит небольшую комнату, изучая свои учеников с тем же интересом, с которым они изучали его в ответ.

Тогда он впервые и увидел ее. Харпер Стоун. Ее имя он узнал тремя минутами позже. Ее голос - мягкий, звенящий, теплый, словно мятный чай с медом - в конце урока, когда кто-то спросил ее, что у нее дальше по расписанию. В классе было шумно, дверь в коридор тоже была открыта, звонок разрывался, предупреждая о конце занятия, но он слышал только ее. Кто-то возле нее пошутил и она рассмеялась - уже знакомым ему смешком. И посмотрела на него  своими огромными, лучезарными, зелеными глазами.

Он тогда подумал, что, наверное, уже умер и это ангел. А потом подумал, что никогда еще не чувствовал себя более живым.
[nick]Simon O. Grey[/nick][status]one last kiss[/status][icon]https://i.imgur.com/86DqYml.png[/icon][lz]<div class="lzname"><a href="">Саймон О. Грей, 37</a></div> <div class="lzinfo">One last kiss, before I go. Dry your tears, it is time to let you go.</div>[/lz][sign]
... because days come and go,
but my feelings for you are
forever.[/sign]

Отредактировано Emma Rittenhouse (2021-03-08 22:22:09)

Подпись автора

«Она — злое, насмешливое создание!» — подумал Обломов,
любуясь против воли каждым её движением.

В той примеси из сна и яви, в которой Саймон проводил большую часть своего времени, была одна константа: Харпер. Она постоянно присутствовала в каждом его сне, в каждой его зыбкой попытке забыться, отвлечься от холодного дыхания склонившейся над ним старухи с косой; Харпер была тем светом, что согревал его продрогшее, ослабшее от методично капающего в его вены яда, тело и освещал его, до ее появления, весьма беспросветную жизнь. Говорят, после смерти люди видят свет в конце туннеля - Саймон же знал, что ему этот свет выдали авансом, в лице этой девчушки, что сейчас с самым безмятежным видом ругает его на смертном одре за страсть к синему цвету.

На самом деле, страсти в нем уже давно угасли, и только лишь воспоминания помогали хоть немного поддерживать огонек жизни в его душе. Он прикрыл глаза, перемещаясь в другой день, в другое время - задолго до их не случившегося свадебного путешествия.

Это были последние апрельские дни и теплый ветер ласкал кожу, принося с собой сладкий аромат цветущих яблонь. Они с Харпер сидели у него в саду, устроившись под широкой кроной дуба, с книжками, душистым пирогом и холодным чаем с листочками мяты. Пирог манил, но Харпер строго предупредила его, что никто не будет есть пирог, пока она не окончит свои пробные задания, и Саймон послушно терпел. Смотрел, как она старательно выводит округлые буквы на листке бумаге, едва ли не высунув язык от усердности, как покусывает карандаш, пока читает вопрос, как мгла окутывает ее оливковые глаза, когда она размышляет о чем-то, и... Пирог безбожно проигрывал в этом бою, тогда как сам мужчина хотел попробовать на вкус совершенно другое сладкое. 

Легкий ветерок игриво подхватил выбившуюся из неаккуратного пучка светлых волос прядь, закружив ее и саму Харпер в водовороте из весенних ароматов. - Сладко, - потянув носом, она расплылась в улыбке, и Саймон не мог не согласиться с ней. Как там? В голове возникли строчки из истории языка цветов; согласно ей, цветение яблони означало: "покраснеют ли ваши нежные щёки в сиянии любви?" и Саймона тоже очень интересовал этот вопрос. Он протянул руку через стол, поправив прядь и нежно, едва касаясь, проведя рукой по нижней линии лица, вниз до подбородка, не сводя взгляда с лица Харпер. На нем сияло два зеленых граната, с удивлением следящие за его движениями. Саймон медленно приблизился, словно боясь спугнуть крайне редкого зверька, оставляя между ними лишь несколько сантиметров и абсолютно ноль вариантов того, что произойдет дальше. И Харпер, взволновано сглотнув и переведя взгляд с глаз на губы Саймоны, действительно покраснела - абсолютно вся, не только щеки. Румянец этот был нежный, розовый, неровным пятнами покрывший лицо и шею, чтобы потом стеснительно скрыться за воротом светлого платья. О его дальнейшем пути Саймон заставлял себя не думать, вместо это сократив расстояние между их губами до безоговорочного минимума, лишь на секунду позволив себе замедлиться, насладиться последними секундами предвкушения, прежде чем попробовать столь долгожданный и запретный плод, который на вкус оказался больше подобный сладкой, воздушной булочке.

Он не спешил, исследуя мягкость ее губ, таких податливых и послушных, неумело, с деткой страстью целующих его в ответ. Она была на вкус словное сочное сладкое яблоко, напоминающее ему о беззаботном детстве в деревне - настоящее, наливное, только что сорванное с ветки и наспех протертое краем футболки, и самое вкусное. Но приходится со стоном оторваться от этих губ, и, переводя дыхание, рассматривать раскрасневшиеся - и уже не только от смущения - лицо, и блестящие, ошалевшие от нахлынувших чувств, глаза, и распухшие губы, все еще призывно распахнутые. Саймон проводит по ним пальцем, повторяя причудливый изгиб верхней губы, и улыбается, а Харпер улыбается в ответ.

Уже в больничной палате, Саймон вновь открывает глаза, с трудом, но сосредотачиваясь на лице Харпер. Она улыбается, продолжая рассказывать про сон, и Саймон улыбается в ответ.
[nick]Simon O. Grey[/nick][status]one last kiss[/status][icon]https://i.imgur.com/86DqYml.png[/icon][lz]<div class="lzname"><a href="">Саймон О. Грей, 37</a></div> <div class="lzinfo">One last kiss, before I go. Dry your tears, it is time to let you go.</div>[/lz][sign]
... because days come and go,
but my feelings for you are
forever.[/sign]

Отредактировано Emma Rittenhouse (2021-04-01 22:54:34)

Подпись автора

«Она — злое, насмешливое создание!» — подумал Обломов,
любуясь против воли каждым её движением.

Лицо Харпер то и дело расползалось в пронизанную бесконечным светом дымку, и с каждым разом было всё труднее и труднее собирать его обратно, заполняя пробелы воспоминаниями больше, чем реальностью. Оттого на лице у неё образовывалась улыбка - настоящая, искренняя и счастливая, с ямочками на пухлых щеках, покрытых мягким розовым румянцем, и глаза засверкали изумрудами, переламывая холодный электрический свет больничной палаты в солнечных зайчиков. Но, несмотря на ускользающие, словно песок сквозь пальцы, силы, Саймон всё еще улыбался, вслушиваясь в её рассказ и старательно не замечая нервно теребящие край блузки пальцы; но улыбка на его лице усталая, пластмассовая, уголки губ едва ли приподняты, пропадают во впавших щеках, синева на которых отдавала свинцовой серостью, а кожа была сухой, потрескавшейся, неприятной на ощупь. Он этого не видел, а самое главное - Харпер тоже этого не видела. Каждый из них жил в своей собственной реальности, пересекаясь лишь в мечтах, которые вместе и строили, позабыв на оговорку про короткий срок годности.

Он никогда не забудет тот день, когда признался ей в своей болезни. Он долго мерил гостиную комнату шагами, то и дело натыкаясь, то на диван, то на стол, но на шкаф, словно и не прожил в этом доме уже свыше полгода, а лишь только что переехал, да ещё и вынужден был передвигаться с завязанными глазами. Впрочем, именно так он чувствовал - это был шаг в никуда, шаг в темноту, и он не знал, что будет ожидать его, когда выученный наизусть за бесконечными поисками в интернете диагноз обрушится с его губ на шею Харпер; уйдет ли она? останется ли? А главное - что будет делать он, реши она - в силу своей юности, наивности и излишней для сурового мира за стенами Маунт-Вернона сердечной доборы - остаться с ним до уже четко обозначенного четвертой стадией болезни, конца? Ему казалось, честно - по отношению к Харпер, как минимум - было бы поставить точку самому, уйти с её дороги, не перекрывать юный путь, вымощенный желтым кирпичом своими сухими кустарниками; но вместе с этим что-то удерживало его, нездоровый эгоизм, расцветающий в груди одновременно с тягучей нежностью и тянущийся к Харпер, как любой цветок тянется к солнцу. Поэтому он знал уже заранее - если она не уйдет, то и он не уйдет: слишком уж мало оставалось радостей на этом свете, чтобы отказываться от них добровольно. Харпер не ушла, конечно же. Она осталась с ним и подарила столько счастливых мгновений, на сколько человек, обреченный на смерть, и рассчитывать не мог.

Но они, эти мгновения, уже давно потерявшие для него какой-либо оттенок, растянувшиеся серым безразличием больничных коридоров, утекали, убегали и терялись в лабиринтах памяти, угасающей вместе с умирающим телом. Саймон чувствовал уже совсем рядом ледяное дыхание - то ли смерти, то ли находящихся на нижнем этаже холодильных камер; за всё это время он так и не определился, хочет ли верить в высшие силы, которые, обрушив его жизнь, тут же посадили в её руинах столь чудесный и нежный цветок. Возможно, именно поэтому, наблюдая, как Харпер мужественно выбрала пройти с ним этот нелёгкий путь, ощущая его очень скорое окончание, Саймон не переживал - ни за себя, ни за свою жену; слишком смелая, слишком мужественная была та девочка, что в свои восемнадцать лет решила связать жизнь с умирающим мужчиной, пройдя вместе с ним все перипетии этой адской болезни, до самого конца. Он вздохнул, но дыхание не потревожило бледные губы, навсегда замерев в груди.

Пусть останется с тобой
Поцелуй прощальный мой.
От тебя я ухожу,
И тебе теперь скажу:
Не ошиблась ты в одном, —
Жизнь моя была лишь сном.
Но мечта, что сном жила,
Днем ли, ночью ли ушла,
Как виденье ли, как свет,
Что мне в том, — ее уж нет.
Все, что зрится, мнится мне,
Все есть только сон во сне.

Я стою на берегу,
Бурю взором стерегу.
И держу в руках своих
Горсть песчинок золотых.
Как они ласкают взгляд!
Как их мало! Как скользят
Все — меж пальцев — вниз, к волне,
К глубине — на горе мне!
Как их бег мне задержать,
Как сильнее руки сжать?
Сохранится ль хоть одна,
Или все возьмет волна?
Или то, что зримо мне,
Все есть только сон во сне?

[nick]Simon O. Grey[/nick][status]one last kiss[/status][icon]https://i.imgur.com/86DqYml.png[/icon][lz]<div class="lzname"><a href="">Саймон О. Грей, 37</a></div> <div class="lzinfo">One last kiss, before I go. Dry your tears, it is time to let you go.</div>[/lz][sign]
... because days come and go,
but my feelings for you are
forever.[/sign]

Отредактировано Emma Rittenhouse (2021-07-15 19:28:54)

Подпись автора

«Она — злое, насмешливое создание!» — подумал Обломов,
любуясь против воли каждым её движением.