В рубашке поло глубокого синего цвета с небольшим логотипом приюта для животных на левой стороне груди я чувствовал себя не очень удобно, потому что, во-первых, она мне не принадлежала, во-вторых, после быстрой стирки по краю ткань оставалась влажной, будто пот уже заранее выступил на коже, пусть дело клонилось к вечеру, и летняя декабрьская жара потихоньку спадала. Свою белую футболку, одну из стопки точно таких же, аккуратно разложенных в комоде, пришлось оставить на другой случай. Из-за комендантского часа и введения чрезвычайного положения приют отказался практически ото всех волонтёров, но для меня сделали исключение... Не стоило далеко ходить за причинами, а внутренний голос и вовсе усмехался довольно, отмечая хоть какую-то пользу от моего довольно пухлого файла в медицинском деле. Никогда не думал, что подобное может стать преимуществом. Ещё при первом визите в эти стены пришлось весьма урезанно и в общих чертах ознакомить руководство с некоторыми моментами, иначе мне бы отказали, хотя общаться с животными я и сам не рвался, но правила существовали вовсе не для того, чтобы их нарушать. Последнюю часть пришлось повторить для самого себя дважды, ибо не так давно она начал вызывать если не смех, то какое совершенно неправильное веселье... а весёлого набиралось мало! В последние несколько месяцев я нарушил достаточное количество свежих, только что изданных местными властями распоряжений, а потому такая ода законопослушности в моих устах звучала почти лицемерно. 

В своё оправдание я мог сказать только одно — попытка убедить руководство, что ничего со мной страшного не сделается, всё-таки была. Да и сам я не навязывался, тем более почти все клетки для собак уже пустовали, ведь с нынешними патрулями иного способа прогуляться в парке не существовало. Я до сих пор не понял, почему разломов особенно опасались именно в парковых кустах, но факт оставался фактом. И в итоге... ненадолго, но на достаточное количество времени меня посетила мысль, что дело именно во мне. В конце концов, никаких проблем я не доставлял и на грязную работу не жаловался. Доктор Лестер, наверняка, в этой идее меня бы поддержала. 

Видимо, со всем стечением обстоятельств, сложившихся так, а не иначе, я и сидел теперь по-турецки на бетонном полу угловой клетки, которую только что вычистил и вымыл. Ветер проходился по так и не высохшему краю рубашки, откуда-то из административного корпуса доносились приглушённые, совершенно неразличимые разговоры припозднившихся сотрудников, а я смотрел на золотистое свечение разлома и снова думал о законах и их нарушении. 

На самом деле, сегодня меня здесь вообще не должно было быть, ибо по расписанию стояла встреча с психотерапевтом, но она внезапно отменилась по личным обстоятельствам, а я порадовался, что мне не позвонили, а прислали сообщение, иначе пришлось бы долго молчать в трубку, стараясь не выдать резко свалившегося откуда-то сверху облегчения. Чем ближе мы с доктором Лестер подбирались к основной причине моих к ней визитов, тем неохотнее меня туда несли ноги. Так что пока я пользовался советами, оставленными мне в наследство доктором Байтом в Мельбурне и доктором Абрамсом в Аделаиде. И вроде бы ларчик открывался так просто... 

Они исподволь и окольными путями рассказывали мне прописные истины, понятные в теории, то слишком уж сложно применяемые на практике. Не нужно бояться собственных желаний, бояться чувствовать себя хорошо или, что бывало чаще — плохо. Не нужно бояться реакции на это самое “плохо”, а потому усиленно его скрывать, уводя глаза в сторону. Жизни тоже бояться не стоит, или будущего, или перемен, или десяток других вариантов, которые я мог с лёгкостью выудить с той стороны груди, где сейчас находилась вышитая эмблема приюта. Но... вот какая неожиданность... гораздо больше мне мешал вовсе не страх, с которым мы практически сроднились, а новая, вылезшая бог весть откуда нерешительность. Наверно, не все птенцы, вытолкнутые из гнезда, расправляют крылья для первого полёта. Некоторые расшибаются в лепёшку под деревом. И мне приходилось проговаривать это для себя, но пока без особого толку. 

Поэтому я и сидел по-турецки на бетонном полу, наблюдая за свечением золотого ободка разлома, пока ещё яркого и насыщенного, не собирающегося исчезать в мгновение ока. Отговорок для меня не находилось — я не оставлял телефон в раздевалке, отчего теперь не смог бы позвонить на горячую линию. Куча разломов, но ни единого звонка с моего номера... вот такой вот сознательных гражданин. 

Поднимался я медленно, и первый шаг делал ещё медленнее. Всё-таки было в этом нечто глубоко неправильное — мне не хотелось оставаться наедине с самим собой в реальности, а потому страха перед Зоной в достаточном количестве не набиралось. Словно это движение за разлом позволяло убежать от самого себя. Не позволяло... 

По крайней мере, лавовых разливов по ту сторону не обнаружилось, наоборот. В первое мгновение мне показалось, что разлом ведёт в городскую библиотеку, если бы не тонкие веточки, тянущиеся по полкам и разворачивающие перед слишком уж вычурными, старинными корешками книг мелкие светло-зелёные листочки. Сердце, пустившееся вскачь, стоило только пересечь границу, потихоньку успокаивалось, позволяя едва-едва заметно улыбнуться и пройтись пальцами по книгам, названия которых мне ни о чём не говорили, но которые я легко мог прочесть. Основной читальный зал из-за полок не проглядывался, и мне пришлось отойти на десяток шагов от разлома, стараясь не выпускать его из поля зрения, то стоило картине открыться... вместе с моим ртом... внимание уплыло в сторону. Я выглядывал из-за стеллажа и таращился на огромное дерево, уходящее кроной под потолок, дабы выбраться наружу через стеклянную крышу; на проложенные между полок тропинки, обрамлённые травой и цветами; на ярких и больших бабочек, не встречающихся даже в Австралии, куда, казалось, и без того свезли всех огромных насекомых, которые нашлись на планете.   

Естественно, я напрочь забыл про разлом. Естественно, когда я о нём вспомнил, никакого разлома уже и в помине не было, а сердце снова забилось слишком уж часто, пока в прохладе библиотеки у меня по линии роста волос и на ладонях собирался такой же точно холодный пот. Руки я быстро вытер об свои светлые штаны, и постарался особенно не паниковать, в очередной раз напомнив себе про лавовые потоки, тут отсутствующие. Как ни странно, но паники и не было. Вдохнув побольше свежего воздуха, наполненного сразу и ароматами леса, и трудно передаваемым запахом книг, я двинулся в самый центр зала поближе к дереву, словно где-то на нём непременно должен висеть указатель с надписью “выход”, а то и вовсе карта с меткой “вы находитесь здесь”. Пусть иногда я и сам не верил в присущую мне каплю оптимизма, но кто ж как не она каждый раз заставляла меня надеяться на лучшее. 

Никаких табличек не было, зато удалось наткнуться на длинную и основательную стойку администратора, тоже укутанную тёмными насыщенно зелёными листьями. И на девушку прямо за ней...  В её руках покоилась тонкая стилизованная папка, похожая на журнал учёта, а на самой макушке в волосах тонкими нежными усиками зацепился вьюнок. Нет, никаких эльфийских одежд я не заметил, хотя что там можно разглядеть за стойкой, особенно если моментально отвести взгляд в сторону, но дыхание на несколько мгновений прервалось, чтобы потом вдох получился долгим. Где-то высоко по самой кроне гигантского дерева прошёлся шелестом ветер, и с десяток мелких листиков спланировало вниз, составляя компанию кружащимся бабочкам. Я стоял и смотрел вверх, пока один из листочков не дополнил вьюнок в причёске девушки, подтолкнув всё же посмотреть именно на неё, а затем чуть кашлянуть, прочищая горло.   

— У тебя лист в волосах застрял, — и рука дёрнулась снять таким неуловимым движением, что я его сам, скорее, почувствовал, а потому успел остановить. Странно... это место будто разрешало прикрыть глаза и расслабить сведённые мышцы, вместо того чтобы с опасениями оглядываться по сторонам или придумывать, как за конторкой оказалась девушка, если не прошла в разлом не передо мной, ни после меня. — Здесь можно взять книгу? — всё же выдохнул я совсем уж чудной вопрос, зато позволивший заглянуть краем глаза в папку, а не смотреть в глаза девушке.

Подпись автора

Сколько ещё будут исследовать Зону, чтобы наконец понять, как именно раскрываются целые миры? Успеют ли до тех пор, пока где-то в неизвестности не щёлкнет тумблер, обнуляя настройки обратно до заводских, чтобы люди продолжили нырять в собственные фантазии, а не в раскрывшиеся разломы, которые так и нашёптывают на ухо слишком уж настойчивым туристическим агентом, обещая адреналин и эндорфины... и что там ещё производит химическая промышленность, запрятанная в мозгу? Уж кому как не мне знать — под черепной коробкой можно спрятать не только парочку заводов, но и много чего ещё, в чём совершенно не хочется разбираться, а так... на самом деле, чем дальше в лес, тем отчётливее я понимал всех тех людей, которых теперь разыскивали с поисковыми отрядами из Зоны в Зону. Вот так просто: понимал и не понимал. И никакого диссонанса в собственном отношении, потому что все запасы ушли на раскопки, производимые доктором Лестер. Сначала при моём содействии, теперь — практически сопротивлении, иначе откуда ещё взялось бы то чувство облегчения и даже лёгкой, невесомой радости, когда пришлось отменить сегодняшний сеанс. Оттого и рубашку я стирал впопыхах, заглаживая утюгом места, не успевшие высохнуть... без особо, впрочем, толку. 

В общем, разломы брали и переносили внутреннее состояние во внешнее, позволяя всплеснуть руками и твёрдо заявить самому себе: “ну, вот так сложилось, с меня и взятки-гладки”. А я в итоге обнаруживал в себе черты хамелеона, способного впадать в священный ужас, когда Зона подкидывает экранизацию одной из книг Стивена Кинга, или с интересом рассматривать книжные полки, увитые плющом и будто бы врастающие в тропинки, под травой которых скрывались корни этих самых полок. В зависимости от обстоятельств. Хотя, на самом деле, подстраиваться и плавно изгибаться у меня никогда не получалось... в противном случае не сломался бы. Дважды. Да, я предпочитал думать, что дважды, не ведя больше счёт. 

А здесь ещё и оказался не в одиночестве. Да-да, у меня в памяти до сих пор осел самый первый визит за разлом, где кроме травы, неба и меня больше никого не было, прямо как в стандартной заставке на Windows XP, которая так и называлась — “Безмятежность”. Открылась бы мятежность, и всё... ноги бы моей, наверно, здесь больше не было. Этой не самой смешной шутке я и улыбнулся, хотя смотрел всё ещё на папку в руках у девушки, словно бы увидев в ней что-то весёлое, пусть весёлого не было вовсе. Зато смутился моментально. Конечно! Одно из моих обычных состояний, к которому стоило бы привыкнуть точно так же, как и к страху. И отчего-то пожалел, что она вытащила из волос вьюнок, который ей даже шёл. Но цветок вернулся в переплетение на стойке, и собственный неуклюже заданный вопрос больше мне таким не казался — так естественно она это сделала. Наверно, действительно здесь работала, являясь частью библиотеки, как и невероятных размеров дерево прямо по среди зала, в высокой кроне которого шелестела листва и тихо, но мелодично пели невидимые пока птицы. Ещё одна “Безмятежность”. Я протяжно выдохнул и всё-таки мельком взглянул на девушку, отзываясь на её голос, по странности вплетающийся в общий фон библиотеки идеально. 

— Пожалуйста, — зачем-то ответил я и запнулся, ибо прямо сейчас на её волосы, ровно на то же самое место, где совсем недавно белел мягкий цветок вьюнка, села одна из бабочек, только небесно-голубого цвета с насыщенными синими прожилками, по цвету чем-то похожими на мою рубашку. Крылья распахнулись, становясь украшением, а я заметил, как они подходят по оттенку к глазам... и да, для этого пришлось на них посмотреть. Именно на них, будто мазнув пальцами по прохладной поверхности озера, не опускаясь на глубину. А вот про бабочку говорить не стал, иначе она сняла бы и её тоже, и кто-то... скорее всего, я сам... в мыслях улыбнулся довольно, и мне пришлось улыбаться едва заметно, одним только намёком на улыбку, как будто и сам ещё не решил, что именно она должна выражать — вежливость, лёгкое удовольствие, или спокойствие, которое навевали то ли здешние запахи, то ли звуки; то ли тот факт, что и те, и другие мне особенно нравились. Ещё и плечами пожал, соглашаясь. Действительно, отчего же нельзя взять книгу, если мы в библиотеке. 

— Наверно, что-то из фэнтези, — не до конца уверенно и полувопросительно ответил я, на пару мгновений задумавшись. — Если только здесь за фэнтези не считается рассказ о работе бухгалтера и сдаче годового отчёта, — а это уже с опаской. Точнее, с опасливой шуткой, или... или я сам запутался, что хотел сказать про волшебный мир и всё то, что в нём можно считать фантастикой. Меня вообще чуть не качнуло назад, стоило девушке выбраться из-за стойки. Её моментально стало больше. Не в смысле объёмов... уф... Пришлось всё-таки вытереть пот со лба тыльной стороной ладони. На зелени листьев и мягком тёплом оттенке дерева стойки её красное платье выделялось точно так же, как большие голубые глаза выделялись на лице, ещё и обрамлённые снизу по носу и части щёк веснушками, которые (когда только успел) я заметил. Естественно, взгляд вернулся в самое привычное из его состояний — в пол. И уже там, на чуть притоптанной траве, наткнулся на конвёрсы, мало чем отличающиеся от моих кед попроще, но таких же потрёпанных жизнью. Это меня изумило, наверно, гораздо больше библиотеки и дерева, уходящего ветвями за стеклянную крышу, и оно в ответ вновь потрясло кроной под ветром, стряхивая ещё один небольшой листопад. 

— Извини, я... — извиняться было решительно не за что, о чём мне настойчиво твердил внутренний голос, но эта найденная одинаковость там, где её и в помине быть не должно, чуть выбила меня из колеи, и посмотреть на девушку пришлось ещё раз, чуть исподлобья, но всё-таки. — Ты здесь не работаешь? Просто...

На самом деле сложно, потому что одним из моих излюбленных занятий оставалась забавная (нет) игра “потеряйся в трёх соснах”, так что фразу я не продолжил, только вздохнул протяжно.

Подпись автора

Иногда Зоны будто выплетались из фантазий или страхов, переживаний или опасений, причудливым образом создавая новую реальность из обрывков чужих мыслей... многие ведь думали именно так, а я всё не мог до конца поверить в подобную концепцию, потому что мне хотелось бы считать миры за разломами, существующими сами по себе. И до момента, когда приоткрылась дверь, и после того, как она захлопнулась. Предположений вываливалось бесконечное множество, как раз на ещё один огромный стеллаж, произрастающий прямо из пола библиотеки. Ведь люди проходили на свой аттракцион под аркой золотого сияния не по заранее купленным билетам и чаще всего не в одиночестве, а прихватив пару тройку случайных прохожих. На тему неслучайности этих случайностей мне думать совершенно не хотелось, иначе голова закипала от обилия информации из раздела той, которую я не мог осознать, собственно, как любой человек не может осознать бесконечность размеров вселенной. 

Может быть, по этой снова простой и снова сложной причине я не размышлял в данный момент по поводу оставленной клетки, ибо работу в ней закончил полностью; не думал об отслеживании разломов, и как быстро в приют может примчаться машина с военными, которые и без того уже мерещились мне за каждым углом, и только что в окна не заглядывали. Даже обычные для меня мысли, запущенной юлой вращающиеся около Зон, как сами Зоны всё чаще возникали то тут, то там по всей Аделаиде, больше не подкидывали идей, чтобы время в каждой из них шло как в Нарнии, по своим собственным законам, выпуская путешественников ровно в ту же самую минуту, когда они вошли. Нет. Из-за полного непонимания, как создаются и существуют эти абсолютно новые реальности, мне хотелось находить подтверждение или опровержение распространённым теперь в интернете слухам. Конечно же, когда голова не оставалось пустой, но тяжёлой от страха. В общем... сейчас не оставалась, поэтому я думал больше не о книгах, ни одну из которых всё равно не получится вынести за разлом обратно в мой мир, а о девушке в ярко красном платье и с бабочкой в волосах. Мысли о ней напоминали кораблик, запущенный по весеннему ручью вдоль дороги: то бежали себе беспрепятственно, а то их приходилось будто подталкивать тонким прутиком, ибо они всё норовили зацепиться за её конвёрсы, или за поясок запахнутого платья, вытягивая на берег по ту же сторону разлома, где обитал я. 

По крайней мере, тогда бы у меня оставалась эта непоколебимая уверенность (хоть в чём-то она должна же быть, как иначе?), что девушка существовала до моего сюда визита и не перестанет существовать после. Но если всё-таки берег другой? Откуда уж тут взяться определённости! Будет ли она потом искать что-то под стойкой и вынимать из волос всё норовящие зацепиться за каштановую прядку вьюнки?.. В итоге, кто бы сомневался, книги окончательно отходили на второй план, оставляя для моего внимания и интереса один единственный центр притяжения во всей этой огромной библиотеке. Наверно, со стороны этого всего и заметно не было, но уж на её потрёпанных кедах я изучил каждую царапинку всего за пару минут, и встрепенулся, только когда она сказала про лист уже в моей собственной всклокоченной причёске. Рука автоматически взметнулась вверх вместе со взглядом, задевшим не только лазурь крыла окончательно освоившейся бабочки, но и яркую радужку, заключённую в тёмный ободок. Гром не грянул, и ничего страшного не произошло, а обычное ощущение дискомфорта, иголочками впивающееся в затылок каждый раз, стоило мне задержаться в чужом взгляде, моментально отнесло в сторону новым порывом лёгкого ветра, беспрепятственно гуляющего между стеллажами и шелестящего страницами раскрытых книг. 

—  Тогда лучше я его оставлю, — ответил я, получая не только своеобразный читательский билет, но и подтверждение того, что девушка здесь работает. Опустил руку, не трогая невидимый мне листок. И как ни старался, не мог вернуться обратно к мною же озвученному фэнтези, потому что в голове росли и множились совершенно другие вопросы. Она здесь работает или ещё и живёт? Чем занимается, когда посетителей, даже таких чудных вроде меня, нет? Мне не бывало скучно в одиночестве, хотя периодически оставаться наедине с самим собой становилось боязно, особенно в последнее время, но тут... она же, наверно, на целые дни оставалась одна. — Приключенческое, — ответил я, сделав решительный скачок вверх, отчего взгляд теперь цеплялся за бабочку, за пряди волос и за область пространства рядом с лицом девушки, но лишь отчасти его задевая, и лишь ненадолго возвращаясь к полкам. — Но... иногда в мире меча и магии бывает не так весело, как может показаться. А какое... гм... какое нравится тебе? 

Возможно, этим и занимаются все библиотекари, когда залы пустеют от посетителей — читают книги? Я бы так и поступил, облюбовав несколько полок и вытягивая каждую книгу по очереди, чтобы ни одной из них не было обидно. Мы как раз подошли к стеллажу, на котором плющ висел тяжёлыми тёмно-зелёными гардинами, украшенными то тут, то там узорами из усевшихся бабочек. Мне пришлось раздвигать руками этот живой ковёр, открывая корешки книг, а потом и смахивать с некоторых из них опавшие листики снова тряхнувшего где-то там за нашими спинами величественного дерева. 

— Не знаю, какую взять, — всё-таки признался я, чуть повернул голову к девушке и обратил внимание на ветку плюща у самого её плеча, ибо на это плечо и смотрел, уже готовясь перебраться на висок и даже в глаза. Везде пышные и сочные листья на этой ветке меняли свой цвет почти на бурый, какой-то пятнистый и болезненный, да и бабочки явно избегали этого места, предпочитая сесть на мелкий цветочек платья. Жалко... может, тут света мало? Но отгонять тени я не стал, потому что после моего ухода это всё равно будет некому делать, останется только девушка. — Меня зовут Чарли, — внезапно выпалил я, потому что одномоментно и довольно остро мне захотелось, чтобы она не осталась тут безымянной, если все эти слухи правдивы, и Зоны рано или поздно исчезают закрывшись.

Подпись автора

Кто-то когда-то сказал, а я не потрудился запомнить, кто именно, зато слова осели в памяти ещё одним примером бесполезной информации, способной прицепиться репьём и остаться в сознании на долгие годы, если и вовсе не на всю жизнь... я отвлёкся и даже успел вздохнуть. В общем, кто-то поведал мне тайну о разном течении времени, снабдив при этом щедрой порцией примеров, от возвышенных и эфемерных, до вполне себе практичных и доступных, вроде сильно отличающегося восприятия минуты с разных сторон двери уборной. И всплыть это сакральное знание должно было непременно сейчас, когда секунды растягивались в бесконечность с момента моего прозвучавшего имени до ответа на, скажем так, внезапный выпад. Да-да, мне отчётливо показалось — девушка не ответит, просто кивнув на новую информацию... точно такую же бесполезную... и запишет меня в своей папке напротив авторов и названий выбранных книг. Что тут скажешь? Я тоже любил истории, в которых всё заканчивается хорошо, иначе от меня напрочь ускользали причины дочитывать страницы, переворачивающиеся с едва заметным скрипом, пока палач не подойдёт и не смажет, наконец, гильотину. Возможно, для опыта — скажет кто-то, а я даже отвечать не стану, слишком уж много опыта на мою голову, а хотелось бы всё-таки чуть-чуть счастья. И, может быть, чтобы этой девушке, действительно приятно было со мной познакомиться. 

— Красивое имя, Кэтрин, — старательно выговорил я каждую букву финального аккорда этой миниатюрной истории, закончившейся вполне хорошо уже сейчас, в отличие от пока ещё неизвестных последних страниц тех книг, что она доставала с полки по моей просьбе. На пару мгновений я прикрыл глаза, попробовав не увидеть этот мир, случайно развернувшийся за разломом прямо в той самой клетке, где сидел я, а почувствовать его. Не слухом и не зрением, уж точно не осязанием, и явно не на вкус. Какое бы чувство ни оставалось в запасе, перемешиваясь с лёгким свежим лесным запахом дерева и листвы, но оно усиленно пыталось ретранслировать на меня спокойствие, заодно с мыслями о свободном остатке дня, который можно провести под сенью огромного дерева, уперевшись в него спиной и раскрыв на коленях книги из библиотеки. 

— Однажды мне в руки попалась волшебная Книга Теней в месте, очень похожем на мир Меча и Магии, но в ней на самом деле никаких теней не оказалось, только Тьма, — рассказал я книгам, только что взятым с полки, хотя оторванный клочок истории предназначался для Кэтрин и выглядел именно так — лоскутком непонятной ткани, которую невозможно никуда приладить. И ведь не оправдаешься, что к слову пришлось! — То есть, я не имею в виду, что многие книги такие, только та... —  зато во мне теней набиралось достаточно, причём и за пределами Зоны в том числе. Кто знает, как именно для неё прозвучали слова, будто выпавшие из моего рта как недонесённые до урны фантики от конфет и другая мелочёвка. Если Кэтрин ни разу не выбиралась за пределы этой Зоны... А, может, снаружи библиотеки только и ожидает огромный красочный мир, тихо посмеиваясь над моими мелкими размышлениями. И этот смех долетает сюда различимыми колокольчиками и в воздухе, и в голосе Кэтрин, а ещё в шёпоте ветра, гоняющего мелкие листья и устраивающего игры с бабочками. Подняв взгляд на плющ, я всё же собрал с него тени, вылепляя из них отражение порхающей разноцветной стайки, но света на самом растении отчего-то больше не стало. 

— Да, тут темно, — пришлось нахмуриться мне в ответ. Мои бабочки всё ещё мелькали тенями по стеллажам и корешкам книг, но выглядели темно-серыми на светло-сером фоне, будто поблекли, как и все тени под набежавшей на солнце тучей. Они вроде есть, но граница становилась размытой и скрадывала контуры. Не сказать, чтобы этот мир пропитал меня насквозь умиротворением с первых мгновений присутствия, но по плечам припорошил основательно, позволяя не стискивать пальцы и не начинать сразу переживать по поводу дороги обратно, раз выпустил из вида разлом. Однако теперь спокойствие воздушной пыльцой облетало с меня, уносимое чересчур активными взмахами тонких крыльев взметнувшихся бабочек, вместе с листочками дерева, будто предвещавшими скорое начало осени. — Не так? — переспросил я бестолково и пошёл следом за Кэтрин к дереву, ибо не до конца понимал, как именно должно быть “так”. 

У самого подножия гигантского исполина, от которого будто волнами исходила идиллия, я почувствовал эту безмятежность, но словно со стороны. Наверно, такая недальнозоркость, почти слепота, становились недостатком, выросшим из моих же попыток выловить в самом себе все страхи и неуверенность — в итоге замыкался в себе, реагируя не на внешний мир, а на своё к нему отношение. Экспрессионизм в чистом виде! Впечатления о вкусе и виде сырников вместо них самих. Впечатление о спокойствии этого мира вместо самого спокойствия... Вздохнув, я приложил руки к бугристой светлой коре и пошёл вокруг массивного ствола. 

— Кэтрин, — и повернул к ней голову так быстро, что как будто бы оступился на мокром склоне, с размаху бухнувшись в прохладное голубое озеро её взгляда, откуда выбирался долго, хватаясь за выступающие корни дерева, за которое продолжал держаться ладонью. Конечно, забыл, что вообще хотел сказать, отчего пауза становилась откровенно неприличной. — Там чуть повыше на стволе нет коры... так и должно быть?   

Самая низкая из веток располагалась выше моего роста, а потому подтянуться и посмотреть поближе не получалось, но деревья частично без коры или с дуплом мне попадались достаточно часто, дабы такие явления беспокойства не вызывали. Правда, ни одно из тех деревьев не было волшебным, произрастающим в самом сердце магической библиотеки... Можно притащить лестницу. Обернувшись на стеллажи, я посмотрел на прислоненные к каждому массивные лестницы, точно так же уходящие корнями в пол, как и полки, так что думать об этом не стоило и начинать.

Подпись автора

На ум снова пришла обманчивая “Безмятежность”, так и оставшаяся в памяти единственной и неповторимой... той Зоной, где за время моего присутствия ничего не поменялось, разве что, рисунок волн на зелёной траве или фигурки из облаков, проплывающих по бесконечно высокому небу. Там я был гостем и чувствовал это настолько же явственно, как спокойствие и лёгкий интерес здесь. Ни на что не влиял, ничего не делал, только разглядывал мир, а тот, в свою очередь, меня тоже ничем не затрагивал. Просто существовал и позволил ненадолго это своё существование понаблюдать, не навязывая безмятежность, но позволяя ей родиться самостоятельно, что для меня дорогого стоило. Кто-то мог бы сказать — пойди в парк и ляг на газон... но уже тогда имелось с десяток ограничений, теперь же и в парк и вовсе попасть не представлялось возможным. Довольно странно, на самом деле. Этим приёмом пользовался ещё змий в райском саду — предложить нечто запретное. А потом власти и военные начинали удивляться, почему люди продолжают шастать за разломы... даже я не устоял, хотя никогда не претендовал на святость, и теперь напарывался на те же самые грабли, что и обычно. 

Красивые, с полированной ручкой и заточенными витыми зубьями, чтобы проще собирать листья и попадаться под ногами. Этой ручкой я в очередной раз и получил... много ли надо человеку, слишком неуверенному в себе, а потому с полумысли принимающему на веру довольно простую идею — не пошло ли в этой Зоне всё наперекосяк из-за меня. Простая задачка на логику с непростым решением: меня не было, и всё шло своим чередом, однако стоило мне появиться и вуаля! Теневые бабочки стали выглядеть ярче и насыщеннее своих подружек, больше не искрящихся переливами на тоненьких крыльях. Может быть, то самое извинение, случайно сорвавшееся с губ, случайным и не было, словно намекая на неприятности, которые я бесконечно таскаю не только в себе, но и за собой. Чувство показалось гораздо холоднее подувшего в библиотеке северного ветра, и я поёжился. 

Да и кто вообще мог оторвать кусок коры от дерева, питающего если не целый мир, но довольно внушительные своды библиотеки, размеров которой мне оценить не удалось, как и просто побродить между полками, рассматривая соседство листвы и книг, и думая над мыслью, что книги здесь тоже живые, а не сделанные из мёртвой древесины спиленных веток. В конце концов, раз я вспомнил о Книге Теней, то и сам не подозревал в себе желание найти другой пример... хороший. А оно нашлось в такой же необъятной кладовке моего сознания, иногда больше похожего на Выручай-комнату, заваленную всеми на свете вещами, которые когда-либо потерялись. 

— Если это кто-то из... — я запнулся, подбирая определение для таких же как я любопытствующих, — посетителей, то часть коры всё ещё где-то здесь, ничего вынесли же нельзя. — И зачем было её выдирать вообще? Сувениром на память, способным успокоить, тёплым и чуть светящимся заключённой в него магией? Иначе взяли бы книгу... Дурацкие и давно устаревшие вопросы, ответы на которые не помогут ровно ничем, только вызовут неприятные, какие-то гадкие и липкие ощущения. Но мы найдём твою часть, не волнуйся. Я погладил древесную кору, словно одну из тех запуганных и обиженных животин в приюте, только-только прибывших с волонтёрами. Точнее, я-то как раз к ним не приближался, наблюдая со стороны, но знал — от каждой протянутой к ним руки они ожидают удара и успокаиваются не сразу. А это дерево, оно ведь само привыкло дарить умиротворённость. И мне отчего-то казалось, если оно будет знать, что мы постараемся ему помочь, терпеть станет чуть-чуть проще... эффект плацебо, наверно. Но кроме него ничего у меня предложить не получалось, только отогнать подальше сгущающиеся тени, оставляя читальный зал в круге света. 

— Да, надо найти, — продолжал я всё так же бестолково повторять слова Кэтрин, потому что мои мысли по-другому и не выражались, видя один единственный путь. И на протянутую руку посмотрел почти удивлённо, теряя то самое время, которое Кэтрин терять не хотела. Ведь она здесь работала, являясь частью мира и, наверно, частью умирающей библиотеки. И умирала сама? Меня бросило в жар так резко, что кожу на щеках будто закололи десятки маленьких иголочек, и протягивая вперёд свою руку мне на секунду показалось, что пальцы пройдут сквозь её узенькую ладошку. Не прошли. Я не взял её за руку, скорее, обхватил, как держат конверт или лист бумаги, чуть прижав большим пальцем к остальным, но и это движение далось нелегко. Зато почувствовав под подушечками живое и плотное тепло, я с облегчением выдохнул и даже отпустил не сразу, а только когда подошёл ближе к стойке с книгой. 

— А кроме тебя здесь никто не работает? Ну, в библиотеке... или снаружи, — это загадочное “снаружи” вообще оставалось тайной за семью печатями, а потому как бы и не существовало вовсе, в отличие от раскрытых страниц книги, сразу начавшейся с картинки — рисунка дерева прямо в центре, под которым стояли две маленькие и довольно просто изображённые фигурки, но узнаваемые всё равно, ибо одна из них была облачена в синюю рубашку, а вторая в красное платье. Я задержал дыхание и покосился на Кэтрин, тоже разглядывающую иллюстрации, для чего пришлось встать слишком уж близко, и её плечо задевало моё. — Давным-давно весь ещё молодой мир был пропитан магией. Она стекалась каплями росы по листьям Великого Древа, в чьих ветвях и зарождались такие миры, связанные друг с другом тонкими узелками золотистых ростков, — листнув на самое начало, я прочитал несколько строк и выдохнул, снова перебравшись в середину, потому что времени смотреть с первых страниц уже не оставалось, хотя жгучее любопытство проснулось, подталкивая мысли о связи миров к разломам. Потом... если получится всё-таки сесть у корней дерева и полистать книгу целиком. — Ох, — только и выдохнул я, когда следом в самой середине шла иллюстрация сидящей на ветке фигурки, вырезающей на коре что-то такое... на память о себе. В горле засаднило от слишком уж смешанных чувств, от горечи за такую бессмысленную выходку, и от облегчения, потому что виноват оказался не я. От последнего мне даже стало так стыдно, что я сглотнул вязкую слюну и повернулся от стойки. — Там написано или, может быть, картинка есть, где искать? — спросил я у Кэтрин, а сам всматривался в сгущающиеся по углам тени, знакомые и отвечающие мне. Способные помочь в поисках, если их попросить, но не способные отказаться от тяги занять всю эту библиотеку целиком, так как дерево больше не может им помешать. Дыхание вырвалось изо рта с морозным паровым облачком. Следовало спешить.

Подпись автора

В кармане брюк всё так же продолжал лежать брелок, сделанный ярлычком с номером на кладовке со швабрами и чистящими средствами в лаборатории, где в последние дни мне случалось бывать нечасто из-за введённых ограничений. Даже ключ сдал, а вот брелок оставил, потому что его ярко-красный цвет в любой Зоне позволял собрать моментально расползающееся по сторонам внимание, пока оно не переключилось куда-то вглубь меня самого, ибо слишком уж много новой информации валилось со всех сторон. Я не чувствовал его в кармане прямо сейчас, но знал — он там. Маленький якорь, периодически не дающий мне оторваться от берега и пропасть где-то в открытом море за золотым свечением. Но, по странности, сегодня я ещё ни разу его не вытащил, чтобы почувствовать под подушечками пальцев привычную гладкость пластика со всеми знакомыми потёртостями и трещинками, даже когда бабочки начали блекнуть, и усаживаться по краям полок тёмными ночными мотыльками, готовящимися впасть в спячку, если повезёт не высохнуть за зиму между оконными рамами. Вместо этого я то и дело цеплялся взглядом за платье Кэтрин такого же насыщенного и полного жизни цвета, пересчитывая мелкие цветочки по подолу. А, может быть, просто испугался... и отгонял от неё тени, не желая видеть, как выцветет и подёрнется пыльной серостью ткань, а потом и тонкая розоватая кожа. Появление в лазурной ясности её глаз пасмурной пелены, откуда обычно тянет той мелкой и неприятной моросью, которую никак не получается назвать дождём, я вообще не хотел даже представлять, и потому в глаза Кэтрин не смотрел даже мельком, избегая любого случайного касания взглядом. Отвернулся. Закрылся. В общем, малодушничал по полной программе. 

А она тоже не спешила смотреть на меня, оставляя наедине с собственными только что выдуманными проблемами, которые я вовсе не спешил героически решать, не досчитав второй ряд цветочков на подоле всё такого же яркого платья, особенно на фоне окружения, плавно уходящего в дымку той Зоны, куда мне не посчастливилось провалиться почти в самом начале появления разломов... вдруг та мрачная серость и заброшенность пустого города, наполненного под завязку огромными насекомыми куда плотнее, чем самая стереотипная из всех Австралий, тоже когда-то была цветущей версией Аделаиды? Сейчас мне на этот вопрос отвечать точно не хотелось, тем более в очереди он шёл одним из самых последних. 

— Оу... — воздух вырвался из лёгких с какой-то то ли обречённой, то ли воодушевлённой протяжностью, потому что я сам ещё не решил, как относиться к сообщению. Видимо, библиотека решила действовать по принципу “помоги себе сам”, ибо от меня толку пока не было никакого. И этого, думаю, следовало стыдиться куда сильнее, нежели собственного облегчения от мысли, что я в происходящем не виноват. Доктор Лестер не раз говорила мне, что некоторые привычки не идут мне на пользу, пусть отказываться от них очень сложно; что вся тяжесть мира никогда не лежала на моих плечах и никогда на них лежать не будет... Да, она подбирала какие-то совершенно другие слова, но понимал её я именно так. Просто бесконечное ощущение, что где-то и что-то я делаю неправильно, и все это видят, присутствовало в моей жизни гораздо дольше, нежели доктор Лестер или доктор Абрамс, да и на ухо шептало гораздо настойчивее. Полное, окончательное и беспросветное убеждение, что я везде лишний, наверно, прилагалось ко мне в довесок, дабы периодически радовать отвратительным привкусом ощущения, что каждый бросивший на меня взгляд всегда ожидал увидеть кого-то совершенно другого... по крайней мере, разочарование всегда делилось на двоих по-честному. 

— Да, конечно, — кивнул я, вот прямо сейчас отчётливо понимая, если прямо по курсу вдруг откроется разлом, за которым статут видны те прутья клетки, откуда я сюда попал... шаг вперёд я не сделаю. Не потому, что не смогу, придавленный сверху просьбой, а просто не захочу, в кои-то веки разобравшись в собственных, моих личных, желаниях. Да, доктора Лестер у меня изредка получалось радовать где угодно, но только не на её сеансах, которые медленно, но верно заходили в тупик. Возможно, я просто не верил в успех всего затеянного с этими сеансами предприятия. 

А во что же ты тогда веришь, дружок-пирожок? Может, в себя? 

Вздох. Хотя внутреннего лёгкого смешка он всё равно не заглушил, да и шутка вышла совершенно не смешной. 

— Только, ты... — пришлось считать цветы уже не поперёк, а вдоль, всё-таки поднимаясь к глазам Кэтрин, но зависнув где-то в области её подбородка. В конце концов, вор скрылся в самой гуще теней, воровавших краски гораздо лучше, чем сделавший глупость парень, которому захотелось прихватить сувенир. Всё ещё голубые?.. Да, голубые. Дыхание слегка перехватило, но я продолжил: — не пугайся, пожалуйста, если у меня глаза чёрными станут. Такое... случается, если теней слишком уж много. Их просто некуда больше деть. — Взгляд, на секунду зацепившийся за краешек чистого неба в её глазах, снова спустился до её ладони, но я его отвёл. В темноту, туда, где окончательно сгустились тени, тёмной стеной надвигающиеся на читальный зал. Их я не боялся совершенно, по крайней мере, по эту сторону разлома, но всё равно складывалось впечатление, что протяни я вперёд руку, и на пальцах дымными следами осядет чёрная въедливая сажа. — Только держись поближе и показывай, куда идти. 

Тени впереди расступились, оставляя узенькую тропку, но отвоевав себе стеллажи. Можно было просто нырнуть внутрь, не отгоняя их прочь, а, наоборот, словно упав в распахнутые навстречу объятия, но Кэтрин тогда ничего не сумела бы рассмотреть, потерявшись в окружающем мраке. Нет, я вовсе не наделял тени даже толикой разума, но всё равно показалось — таким пренебрежением они оставались недовольны, и клубились с двух сторон ещё гуще. Не страшно. Я даже чуть улыбнулся, а потом шагнул вперёд по высветленному от теней проходу, не потянув за собой Кэтрин, даже не прикоснувшись к ней, но чувствуя её присутствие за спиной очень близко, и стараясь, чтобы это чувство не ослабло и не исчезло вовсе.

Подпись автора

[indent] Тени не скрывали за собой ни малейшей опасности, что в реальном мире всегда больше всего и пугало... меня не посещало ощущение, будто там, в тёмной глубине тихо-тихо сидит в ожидании зазевавшегося посетителя библиотеки чудовище, уже протягивающее вперёд свою когтистую лапу. Может быть, это и позволяло отличить Зону абсолютно всегда — для меня тень выглядела прозрачнее воздуха в сумерках. И не ужасала. А это и становилось, наверно, тем дамокловым мечом, способным свалиться в любое мгновение ровнёхонько мне на шею... а сейчас и не только мне. Стеллажи с книгами всё-таки превратились в стены тёмного лабиринта, по которому вперёд вилась тоненькая путеводная ниточка тропинки, а сама Ариадна шла позади, указывая путь до центра, где скрывался то ли выход, то ли сокровище. И, естественно, Минотавр. Я вздохнул, словно затягивая с воздухом темноту внутрь себя, ибо уже чувствовал, под каким странным углом преломляется изменившееся зрение в таких же изменившихся глазах. Следить и за тенями, и за Кэтрин позади выходило с превеликим трудом, концентрации хоть и хватало, но таким неровным покрытием, что требовался ещё один слой поверх, закрасить проплешины... а больше у меня не было.
[indent] Не было ничего проще отвести назад руку и взять её за ладонь, чтобы больше не волноваться, когда на несколько долгих секунд её присутствие почти переставало ощущаться. Сложнее, кстати, тоже не было ничего.
[indent] Мне всерьёз начинали приходить в голову мысли о конечности этого мира всего из-за одной глупой и жестокой шутки человека, который даже не сумел бы забрать с собой оторванную часть коры. Кто-то потихоньку выключал за собой свет, уходя... тени плодились и прибывали, темнели и наливались, просачиваясь в каждый проход и поднимаясь по стеклянного потолка, чтобы вобрать в себя каждый листок в уже не шумящей кроне умирающего дерева. В конце не осталось бы ничего, кроме темноты, а мне становилось страшно осознавать, что для меня лично этот мир бы подошёл куда лучше, нежели тот, который я оставил за разломом.
[indent] — Да.. Умею, — тихо ответил я Кэтрин, думая о чём-то своём, о чём-то до крайности неприятном и холодном, и слегка... самую малость, но всё-таки похожем на те мысли, что поселились в моей голове семь лет назад, когда на запястьях ещё никаких шрамов не было. — Гораздо лучше, чем разгонять, — на самом деле, занятие абсолютно бессмысленное, как будто отгонять от себя ладонями воду в прохудившейся лодке, плавно погружающейся на дно. Но я старался! Сколько раз сам себя ругал за чрезмерные старания, при неудаче всегда заканчивающиеся надломом, и старался всё равно, следуя указаниям Кэтрин, пока мы с ней не повернули сразу и к выходу, и к сокровищу. А Минотавром, видимо, должен был стать я сам, дабы ринуться навстречу склонам Бель-Эйр, выключив последнюю лампочку в коридоре и захлопнул за собой дверь, которая больше никогда не откроется, ибо некуда. Мёртвый тёмный мир.
[indent] Естественно, пока я разглядывал знакомый пейзаж на выходе, Кэтрин увидела своё сокровище, оставшееся по эту сторону разлома, несмотря на желание его вынести, сколь сильным они ни было. Чешуйка с древесным узором размером с ладонь... такая мелочь, способная перевернуть реальность, оторванный клочок от борта тонущей лодки, почти уже скрывшейся под водой.
[indent] — Наверно, окажись тут кто-то с фотокинезом, толку было бы больше, — произнёс я шёпотом, вовсе не уничижая ни себя, ни собственные отличия, а просто констатируя факт. Библиотеке отчаянно не хватало света, а я не мог его дать, как и забрать все тени. Они во мне не умещались, а раствориться в их недрах без остатка не хотелось, пусть каждая и шептала, что с ними мне будет лучше, не зря же Зона подарила именно эту способность. Разве что... у теней нет сознания, чтобы что-то мне шептать.
[indent] — Нет-нет, не больно. Просто... ну, по-другому, — а вот ей страшно. Можно и не спрашивать, как и не раскидываться фразами в стиле «не бойся», невероятно глупыми на мой взгляд. Словно она потом кивнула бы головой, ответила «окей» и перестала бояться, уже не глядя на висящий в воздухе дамоклов меч, который никуда не исчезал от моих слов или отведённых от него в сторону взглядов. Лишнее напоминание мне самому, от которого придёт в ужас доктор Лестер, потому что оно перечёркивало напрочь все установки и сбивало все искусственные опоры, поддерживающие мою психику: если я чего-то внезапно перестал бояться — ещё вовсе не значит, что это перестало быть для меня опасным. Как тени... Дело оставалось за малым — не скатиться обратно с тех нескольких ступенек в самом начале лестницы, и не начать вновь пугаться всего подряд.
[indent] Самое время. Прямо сейчас. Не начать пугаться... Я подышал чуть приоткрытым ртом, словно мне не хватало кислорода, хотя его хватало, и даже не обратил внимания на исчезнувший разлом, всё равно не собирался в него заходить. По крайней мере, начало положено! Следующим свершением становилась повторная просьба к Кэтрин держаться поближе, потому что она то и дело шагала куда-то в сторону, а у меня не сразу получалось отогнать оттуда тени. Они толпились и толкались, шелестели высохшими листиками и подмёрзшей травой, и просто-напросто уже не могли ужаться ещё плотнее. Так, ладно, давай. Вот прямо сейчас! Ну... давай, это просто.
[indent] — Кэтрин... — конец я всё-таки проглотил, в итоге назвав её кошкой, отчего смутился сильнее, чем если бы выпалил скороговоркой всё за раз. Зато непроницаемо чёрные глаза становились некой ширмой, чёрными очками, из-за которых я за ней почти подглядывал, ибо Кэтрин смотрела не в них, а на них. Не на меня, а на темноту, которую я упорно заталкивал внутрь, дабы оставить тропинки в угасающих остатках рассеянного света. И я смотрел, чуть ли не зажмуриваясь от летнего и яркого сочетания ягодно-красного и лазурно-голубого, ни капли не поблекших, что вселяло и надежду, и довольно робкую, но всё-таки уверенность. — М-можно шагнуть сквозь тени сразу в читальный зал к дереву.
[indent] Да, ей страшно. И мне страшно тоже! Словно окунувшись в тени с головой она таки разделит участь всего остального в библиотеке, покрывшись белёсым болезненным налётом, а затем и вовсе растворившись во мраке без остатка. В ответ на мои мысли, куда уже тихонько проникала тонкими струйками чёрного дыма тьма, по проходам между стеллажами прошёл звук, как будто мы с Кэтрин стояли на самой середине озера, покрытого толстым ледяным панцирем, просто сами об этом не догадывались, а теперь лёд под ногами трескался с характерным глухим хрустом, готовый в любую минуту проломиться, открыв путь тяжёлым и холодным водам.
[indent] — Закрой глаза, — отчего-то мне продолжало казаться, что они погаснут первыми. И я, конечно, находил десятки новых страхов, хотя буквально только что собирался с ними бороться, а нерешительность, снова выползающая на первый план, изо всех сил старалась выдавить из меня отчаянные слёзы. Только я всё равно не умел плакать. Я возьму тебя за руку?.. Спросил или просто взял?

Подпись автора

[indent] Сколько страха набиралось в её голубых глазах при одном упоминании самого простого и быстрого решения из всех ныне возможных; сколько опасений, будто перед глазами моментально нескончаемым составом на переезде шли самые ужасные последствия, вплоть до полного растворения сахарным кубиком, брошенным в слишком горячий и крепкий кофе... и лёгким, едва заметным сладким привкусом, который никто и не заметит. Мне не хотелось на это смотреть, даже получив такую возможность. Точнее, именно этого мне не хотелось видеть, но раз опустив взгляд снова на яркую ткань платья, я испугался ещё сильнее, заметив тёмные разводы на мелком цветочном узоре. Сердце не сбилось со счёта, но на мгновение скакнуло куда-то вверх, а потом зачастило, не желая успокаиваться, пока я не рассмотрел внимательнее зацепившийся за подол клочок паутины, лишь сверху прикрывающий алый цвет. Вот они... двое новых героев, свечками вверх от которых расходится тревога, нагнетая и без того не самую простую ситуацию. Они нашли свой Священный Грааль, но... Я вздохнул и не стал зажмуриваться, как Кэтрин, осторожно прижавшая найденное сокровище к своей груди, а второй рукой подхватившая мою ладонь, так и не протянутую ей, но раскрывшуюся навстречу.
[indent] Источник раздавшегося треска скрывался где-то за стеллажами, позволяя придумывать на свой счёт любые предположения, вплоть до разрывающейся материи, из которой аккуратными и тонкими стежками был соткан весь этот мир, скрывающий в своих недрах среди страниц истории о том, как зарождались миры остальные. Но для меня он продолжал звучать расколотыми ледяными глыбами, на фоне которых тепло от пальцев Кэтрин превращалось в жар, в огненную реку, текущую через запястье куда-то вверх. Слишком живым иногда оказывалось моё воображение, чтобы прямо сейчас не подкинуть идею, одновременно и пугающую, и позволяющую надеяться хотя бы в этой истории на счастливый конец, один из тех, которые предпочитала Кэтрин. Сердце этого мира не только дерево, но и она... А, может быть, одно и вовсе не отделимо от другого, разве что, в её ладони я чувствовал только мягкость, а не шершавую древесную кору той украденной части.
[indent] Об этом следовало подумать раньше или спросить прежде, чем тянуть её в самую гущу теней, пропускающих нас по короткому пути. Всё-таки мы с ней боялись одного и того же, но совершенно по-разному... Кэтрин видела пожухлую траву и покрывшиеся кое-где инеем листья, выдыхала небольшие облачка пара в холодный воздух и чувствовала в тенях опасность; а я относился к ним как к стихии, такой же как четыре общеизвестных, которых никому не приходило в голову бояться, пока не надвигались цунами или смерч, пожар или землетрясение. Катастрофы не делали воду или огонь плохими. Просто... так случалось. И боялся я за неё, за книги, за тонкие лозы тёмно-зелёного плюща, не зная, сумеет ли тот пережить и оправиться, за погибающее дерево, отдающее последние свои силы на небольшой кружок света в самом центре читального зала. Но в основном, конечно, за Кэтрин, ставшую воплощением библиотеки вовсе не внезапно, не озарившей меня вспышкой молнии, а просто потому, что была и оставалась живой. Не такой же, как я, но похожей. И вздох облегчения, вырвавшийся у меня, когда тени мягко выпустили нас в зал, а с ней ничего страшного не произошло, наверно, прокатился между стеллажами до самых дальних стен. На всякий случай, я даже чуть поднял её зажатую в моей руке ладонь, рассматривая слегка побелевшие полукружия вокруг пальцев, слишком сильно сжавших кожу, и не сразу было разобрать, чьих именно: моих или её. А потом отпустил, едва заметно качнувшись обратно к теням.
[indent] — Он... просто прирастёт обратно? — спросил я, как-то запоздало всполошившийся, что придётся ещё рыскать по полкам, выуживая книги по садоводству, а потом и придумывать, чем прикрепить часть коры к дереву, дабы она прижилась. И терять драгоценные минуты, которых и так оставалось немного. Я двинулся было к обломившейся ветке, но на половине шага остановился, потому что тащил тени если не за собой, оставив заполнять тропинки между стеллажами, то в самом себе; и как-то судорожно вздохнул на предложение Кэтрин подойти ближе. — Я не... — борюсь с ними. Мне не приходило в голову бороться с тем, что становилось частью меня... возможно, в этом и состояла глобальная проблема, до которой мы с доктором Лестер или с доктором Абрамсом никак не могли докопаться, оставляя её фундаментом той личности, какой я стал. А заодно в моём принятии всего и вся, в моей излишней покладистости, не имевшей ничего общего с гибкостью. В висок несильно ударил молоточек головной боли, когда впечатлений и мыслей становилось много на меня одного, а сейчас и вовсе львиную долю сознания занимали тени, так что свободного места набиралось едва ли с горсть. — Извини, я... — это уже было, а я снова извинялся за то, кем был, и это казалось неправильным. — Да-да! Конечно, могу! — схватившись за брошенный мне в самый нужный момент спасательный круг, я даже не сразу понял, о чём именно Кэтрин просит, а потом... я ведь, действительно, и мог, и хотел, просто в этот раз не пришлось продираться сквозь насаженные кусты остролиста, охраняющие моё личное пространство чаще всего от меня же самого.
[indent] Только тени пришлось отпустить, проверяя каждую секунду, пока из глаз уходила темнота, чтобы круг в середине читального зала оставался неприкосновенен. Вот видишь, мы принесли обратно твою кору, как я и говорил... словно дуб мог меня слышать, потому что лично Кэтрин я ничего подобного сказать не сумел бы, и прижать ободряюще ладонь, как прижимал сейчас к коре, когда всё-таки решился подойти, оставив тьму за кругом.
[indent] — Я тебя подниму повыше, сможешь забраться на ветку с моего плеча? — встав рядом с деревом, я чуть присел, прижался спиной к стволу и выставил перед собой первой ступенькой сложенные ладони, опустив руки пониже для удобства. И снова взмок, изо всех сил стараясь вовсе не держать равновесие или подтягивать Кэтрин вверх, а отгонять от самого себя вросшие в натуру сложности, переплетающиеся со мной самим точно так же, как плющ переплетался между книжными полками. Смотреть приходилось в сторону, и я впился взглядом в сваленную ветку, будто собирался просверлить в ней дупло... но всё-таки сейчас мне не было стыдно из-за собственных трудностей. Мне стало бы стыдно, ответь я Кэтрин «нет».

Подпись автора

[indent] «Наверное»... уверенности в себе и в окружающем мире явно не хватало нам обоим. На Кэтрин, а я очень сильно на это надеялся, влияла сложившаяся ситуация, способная вывести из душевного равновесия кого угодно. Ещё бы! Не часто можно увидеть собственными глазами конец личной вселенной, пусть даже и ограниченной сводами библиотеки, но своей собственной. Зрелище эпичное, но вряд ли приятное, а потому чувство восторга, как у героя Вуди Харрельсона в фильме-катастрофе «2012», разделить был способен не каждый. Я вот не мог. Да и в целом уверенности мне не хватало не в какой-то конкретный момент, а просто по жизни. Точно так же, как потащил следом тени, подобравшись в круг к дереву, я прихватил с собой из детства Вурабинду. Где бы я ни оказывался, эти практически безжизненные пустоши помимо собственной воли тянулись за мной сквозь проделанные в мозгу дыры, не желающие зарастать даже от усиленного запихивания в них перечня когда-то выписанных таблеток и всех прослушанных курсов психотерапии. А это, честно скажу, выматывало... причём не только меня, но и окружающих, хотя именно так думать и не следовало, дабы в итоге не начать спускаться вниз по накатанной. Любить хэппи-энды и надеяться на них по итогу получалось в разы проще, чем действительно во всё это верить.
[indent] И всё же... и всё же. Кое-какие мудрости из тех, что настойчиво пихали мне в руки, я-таки сумел удержать, не растеряв по дороге, как сейчас держал Кэтрин, карабкающуюся по моему плечу, опираясь на него коленом, в попытках добраться до нанесённой дереву раны. Тут уж я его... а заодно и себя самого... мысленно подбадривал, настойчиво уверяя — повреждение болезненное, но не смертельное! Мы приложим обратно потерянную часть коры, и выдохнем с облегчением, сделаем выводы и продолжим жить дальше. Этому месту не хватало плотоядных бабочек. Я сам не отказался бы такой стать. Но... сразу ведь понятно — тогда и библиотека изменится непоправимо и безвозвратно, конечно, нарастив броню против таких вот собирателей сувениров, но и потеряв что-то очень важное на этом пути.
[indent] Но могло быть и хуже! Вместо одной большой раны, открытой и понятной, призывающей на вполне доступном языке к действиям по спасению — множество мелких и незаметных порезов, неопределимых для взгляда, но постоянных, как рассветы и закаты. Изо дня в день, подзатыльник здесь, подножка там. Или ругань, или мелкое наказание, на которое в службе опеки никто не обратит внимания... но всё вместе — это как китайская пытка водой, раз за разом по одному и тому же месту одной единственной каплей, пока там не образуется дырка. Пока весь от макушки до пальцев ног не становишься похож на решето.
[indent] Конечно, мысли утекли куда-то в сторону, но удержать их так же твёрдо, как удерживал Кэтрин или кусок коры, протянутый ей, у меня не выходило. Ожидание перемен в окружающем мире библиотеки оставило вакуум в сознании, куда моментально засосало всякую гадость, которой во мне набиралось достаточно. И вместо происходящего ничего я решил смотреть на Кэтрин, словно она своим мимолётным взглядом подцепила моё внимание и перетянула на себя — всё ещё яркую, всё ещё сверкающую насыщенной лазурью во взгляде, где чувствовалось беспокойство, но такое такое же живое и без единой тени. Ни щита, ни солнечных очков сейчас не было, но она слишком напряжённо наблюдала за библиотекой, чтобы обращать внимание на меня, а мне просто очень сильно в это мгновение требовался якорь.
[indent] Может, поэтому изменения я увидел только с пробившимся сквозь крону лучом солнца, вызолотившим макушку Кэтрин, отчего её волосы начали отливать медью. Протяжный выдох вырвался тихо и незаметно, больше не превращаясь в потеплевшем воздухе в пар, и я прикрыл глаза на мгновение и медленно перевёл взгляд на оживающую поляну читального зала, которая наливалась всем и сразу: светом, цветом, теплом, звуками, бабочками, травой и тем же самым чувством умиротворения, которое я почувствовал, только-только переступив золотую кромку разлома. Не нужно... теперь не нужно, я справлюсь сам. И мне верилось в это! Я положил ладонь на кору дерева, больше не скованную серыми паутинками инея, и попросил. Хороших эмоций тоже может в какой-то момент оказаться чересчур много, точно так же, как и плохих, а в эту минуту мне хватало исключительно моих собственных, поднявшихся волной до самого горла, отчего я даже ответить Кэтрин не смог, только кивнул ей. Кивнул и чуть не протянул вверх руки, помочь спуститься с ветки, не почувствовав в этом движении ничего дискомфортного или странного, потому что сам становился его инициатором... это непрекращающееся напряжение, это стремление охранять изрешечённый хлипкий заборчик вокруг себя, не взрастило во мне деликатность по отношению к чужому личному пространству. Слишком сложный психологический парадокс, о котором можно в следующий раз поговорить с доктором Лестер, пусть обычно я касался исключительно ткани или пуговиц. Но Кэтрин справилась сама вместе с оживающим на глазах деревом опускаясь на мягкую траву, уже приобретающую из светло-салатового насыщенный изумрудный колер.
— И тебе, — сказал я, не в силах сдержать ответную улыбку, хоть и не настолько же открытую, но умещающую в себе всю радость, какую я испытывал. — Ты любишь, когда в книгах всё хорошо заканчивается, — зачем-то сказал я и покраснел. Несильно и нежарко, а просто от переизбытка эмоций. Даже тот огромный сук, обломившийся под тяжестью то ли инея, то ли вплотную подобравшихся теней, теперь покрывался довольно густой порослью, из которой уже тоненькими веточками поднимались будущие деревца, способные, наверно, когда-нибудь стать основой уже других библиотек. — Смотри! — я повернулся к Кэтрин и вернул её то невесомое прикосновение, оставленное на моём плече, сейчас едва-едва задев самыми кончиками пальцев кожу на её предплечье. — Про них тоже могут написать истории... ну... в будущем, когда подрастут. Знаешь, как в той книге, про рождённые среди ветвей новые миры. Или вы... ты оставишь их тут? — а, может быть, уже написаны где-то среди страниц оставленного на стойке фолианта. Мне моментально пришла на ум та картинка, где под деревом сидели две фигурки, изучая одну на двоих книгу, отчего кровь снова прилила к щекам. Я прокашлялся, словно хотел сказать или попросить что-то ещё, даже обернулся на стойку, но всё равно промолчал.

Подпись автора

[indent] Место глухого и поистине безмолвного дуновения теней, уже не скрывающих ничего простым отсутствие света, занимала тишина другого рода, которую и тишиной назвать язык не поворачивался, потому что воздух звенел сам по себе, не считая шелеста вновь развернувшихся на кроне молодых листочков или шепота пригибаемой тёплым ветром травы. Но эти звуки не раздражали и не пугали, как раздавшийся посреди мрака между тёмными стеллажами треск, безликий, а оттого ещё более страшный, а потому я и называл наступившее спокойствие тишиной, когда можно прикрыть глаза и постараться не думать больше ни о чём, просто наслаждаясь моментом, наполненным жизнью под завязку чисто на контрасте. Не поддаваясь этому возрождающему и возрождающемуся настрою моё бедовое сознание подкидывало всё такие же несмешные шутки, вроде руководства, как сделать человеку хорошо. Естественно, сначала сделать плохо, а потом вернуть, как было... Самая подходящая логика для того калейдоскопа из разбитых стёкол в моей голове. Но в данный момент мне становилось всё равно и на эти осколки с острыми краями, и остальное, способное помешать просто поймать этот момент и оставить его себе на память в копилку с множеством других хороших вещей. Ни смотря ни на что их у меня собиралось предостаточно. Как раз, чтобы изредка брать эту керамическую хрюшку и трясти в руках, прислушиваясь к перезвону внутри, и больше не задаваться вопросом, на каком же топливе я вообще двигаюсь дальше по жизни. Временно, конечно, но... Сначала, я очень хорошо это помню вместо с кристальной белизной больничных стен — двигался по инерции. А потом? А потом завёл себе копилку, чтобы потихоньку наполнять её впечатлениями... или причинами жить дальше.
[indent] Прямо сейчас я сделал туда приличный вклад! Даже распрямился, отводя назад вечно опушенные плечи, потянулся точно так же, как любой из новых побегов на отломившейся ветке. И почувствовал с ними некоторое душевное родство, отчего улыбка на губах не исчезла, а отгорала медленно, всё ещё освещая лицо, потому что предназначалась уже мне самому, пока Кэтрин разглядывала солнечные просветы между листвой, хотя они и так все были уже здесь, видимо, вместе со мной пересчитывая веснушки у неё на носу.
[indent] — Да, она ведь живая, — согласился я с тем, что мнение библиотеке в таком важном вопросе, определённо, стоит учитывать, разве что слово «живая» произнёс с каким-то особенным удовольствием, уже отчётливо понимая — опасность осталась позади, и можно расслабиться. Но на всякий случая я всё же присмотрелся внимательнее к той части древесной коры, куда Кэтрин аккуратно прижала кусочек... и не нашёл никаких границ, словно их и не было никогда. Оставалось лишь надеяться, что никому больше не придёт в голову вырезать на стволе собственные инициалы, обведённые в сердечко, или оставлять послания, о том, кто именно и когда тут побывал.
[indent] — Со своими желаниями иногда всё-таки нужно быть осторожнее, — шутка ничуть не отличалась ото всех остальных у меня, а потому отдавала совершенно неуместной мрачностью, но при ярком солнечном свете, сделавшим из поляны под деревом пятнистое покрывало разных оттенков зелёного, промелькнула быстро и незаметно, позволяя обратиться уже непосредственно к той книге, которую потянула со стойки Кэтрин.
[indent] Если бы не этот толстый фолиант, наверно, содержащий в себе все истории с начала сотворения мира, и все истории до самого его конца, я бы по привычке сел напротив, отлично научившись не встречаться взглядом с сидящими прямо передо мной людьми, конечно, благодаря бесконечным сеансам и беседам с психотерапевтами. Но ведь сам же своими собственными глазами видел незамысловатый рисунок, а потому опустился на траву рядом с Кэтрин, даже не задумавшись и не запнувшись на середине пути. Сел и всё. Потому что должен был сидеть именно тут, и потому что мне именно тут сидеть хотелось. Только... первые страницы книги, хоть и приключенческой, и основанной на реальных событиях, не могли меня заинтересовать точно так же, как сидевшая рядом девушка, а мне хотелось надеяться — библиотека на меня за такое вопиющее кощунство не обидится. Я чуть опустил голову, отгородившись от Кэтрин упавшими на глаза перекрученными прядками, и посмотрел вперёд на две пары вытянутых на траве ног.
[indent] — Ты знала, что Конвёрс в самом начале выпускали не только кеды, но и автомобильные шины? — выпалил я на одном дыхании, ибо мысли как раз закрутились около того самого первого впечатления, сложившегося потому, что смотрел я обычно в землю, а не куда-то ещё. — То есть... ну, твои кеды, они почти такие же, как у меня. В смысле, с шинами это никак не связано, — я вздохнул и замолчал, а потом аккуратно перелистнул плотную страницу книги, хотя вообще не видел, что именно там написано. Может, в этом мире вообще не существовало ни автомобилей, ни шин. А что тогда существовало? — Тебе не бывает скучно или грустно в одиночестве? — всё-таки поинтересовался я, потому что Кэтрин уже рассказывала, своей компанией досуг ей здесь скрашивают только бабочки, и даже для такого не самого открытого миру человека, как я, это прозвучало немного печально.

Подпись автора

[indent] В пролистанной истории, чуть не погубившей целый мир, населив его одними лишь тенями, антагонист угадывался без посторонней помощи, однако я слишком долго копался в теориях про Зоны, вырыв довольно глубокую яму, на дне которой теперь находил довольно странное чувство — сродни благодарности. Потемневшей и выцветшей, словно задвинутой в самый дальний угол, но всё-таки... Этот парень, кем бы он ни был, пришёл в библиотеку гораздо раньше меня, пусть долго не задержавшись, однако явственно доказав — высокие своды со стеклянным куполом не схлопнутся после моего ухода, перестав существовать, и Кэтрин останется здесь, убирать по своим местам выложенные на стойку так и не прочитанные книги. Она напишет моё имя в свою золотую папку, проверит плющ на полках, чтобы на тёмно-зелёных листьях не осталось ни малейшего следа белёсого налёта, а потом... А потом я не знал, и придумать не получалось, потому и спрашивал осторожно, хоть её ответ не принёс вместе с собой ни толики облегчения. Это «сейчас» ведь не продлится слишком уж долго. Однажды мне пришлось застрять в Зоне на несколько дней, а некоторые люди и вовсе пропадали за разломами бесследно... и я ни малейшего понятия не имел, как разобраться в сумбуре мыслей, наплывающих друг на друга, когда она из них выдавала желание поскорее вернуться обратно в знакомую и привычную обстановку, а вторая поддавалась спокойной расслабленности, исходящей от дерева. А ведь существовали ещё и третья, и четвёртая, и ещё с десяток остальных...
[indent] Пока солировала та самая, в которой Кэтрин легко и просто признавалась, что в моём обществе ей вовсе не одиноко и вроде бы даже не грустно. Точнее, это именно я обмусоливал мысль со всех сторон, не выискивая в ней никаких других смыслов, а в кои-то веки принимая как есть и улыбаясь себе под нос за устроенной из перекрученных волос преграды. Естественно, чтобы спустя время вновь начать переживать, вспоминать порезавшего кору парня, и думать, насколько же неуместна и даже эгоистична та самая, пусть и совсем хлипкая благодарность. Всё-таки иногда моих же собственных размышлений для меня самого становилось много, и теперь я вновь принимался пересчитывать цветы по подолу красного платья, который Кэтрин аккуратно убирала под себя, чтобы не мешал. Как ей объяснить, что он вовсе не мешает, наоборот, становясь для меня якорем? Оно и понятно — никак.
[indent] — Я?.. Ну, я работаю... в нескольких местах, — видимо, это тоже оказывалось сложно объяснить. И, в отличие от меня самого, Кэтрин не стеснялась задавать вопросы, которые крутились в моей голове относительно её. — Уборщиком в лабораторном комплексе, а ещё помогаю в приюте для животных, — я неловко оттянул двумя пальцами ткань футболки с логотипом приюта, потому что внезапно подумал, как именно со стороны это всё звучит. Меня никогда не смущала моя работа, а попадание в программу вообще считал удачей, потому что сам не потянул бы ни аренду квартиры, ни помощь психотерапевтов. Но теперь... я нахмурился и развёл брови обратно. В конце концов, мой школьный аттестат ничем не отличался ото всех остальных, только получил я его на полтора года позже... да и баллы в рейтинге TER особенно не радовали, но... я гордился и ими, и тем, что вообще способен испытывать это чувство гордости за себя. Хоть иногда. Но сейчас — вряд-ли. Даже не смотря на то, что Кэтрин точно не знала ничего ни про какой рейтинг TER. — Ещё пару раз в неделю по несколько часов работаю в магазине. Даже не знаю, как его лучше назвать, — вот тут воодушевился. — Он немного эзотерический, но там ещё продают разные штуки для интерьера, хэндмейд. Иногда что-то из одежды... с первого взгляда может показаться, что это лавка старьёвщика, но там бывает много интересного. Даже конвёрсы... только расписанные, с рисунками, или узорами из бисера.
[indent] Ладно, как раз об этом можно было поговорить, а вовсе не о моих достижениях. Какие бы они ни были... Потихоньку, сам того не заметив, я прошёл по самому краю, едва-едва не заглянув в бездну сравнений с остальными, которые всегда начинались с «а вот...». Да, сотням тысяч людей на этой планете гораздо хуже, чем тебе, Чарли, но они не жалуются! Бери с них пример.
[indent] — Да, извини, — задумался и сказал на автомате, словно подсознание и то не желало со мной валандаться, а потому выставляло виноватым. Вздохнул. — Я читаю, правда! Эм... — я перелистал несколько страниц подальше первой, выискивая что-то про ростки, но взгляд упорно не желал ни за что цепляться, а потому читать принялся со случайного места. — Древо огромно. Оно всегда было и всегда будет вне времени и пространства; даже когда выросшие на его ветвях миры повзрослеют и отделятся; даже если возведут стены, а магии почти не останется. Миры умирая питают Древо, а оно лишь рождает новые...
[indent] Наверно, было в этом что-то про реинкарнацию и души, в итоге становящиеся частью новой молодой поросли, облепившей сейчас сваленную ветку, но мой голос всё равно потихоньку стих и умолк, а я повернул голову вполоборота к Кэтрин. Её воспринимать ещё одним распустившемся белыми цветами вьюнком где-то в будущем мне не хотелось, тем более не существовало в природе того будущего, где был я, и была она. Зато существовало «сейчас».
[indent] — А ты чем занимаешься? Ну, в свободное время, — стоило всё-таки признаться, книга мне очень нравится, но недостаточно, чтобы перетянуть на себя внимание, но я не признался, упорно шурша страницами, занимая руки. Хотя этот вопрос отчасти решали бабочки, одна из которых опустилась на указательный палец и раскрыла свои разноцветные крылья. Подняв её почти на уровень глаз, я чуть потряс рукой, но она и не подумала улетать, лишь хлопнула ещё раз крыльями, заставляя меня чуть улыбнуться и показать её Кэтрин, всё-таки встретившись с ней взглядом.

Отредактировано Charles Miller (2021-09-14 13:49:13)

Подпись автора

[indent] Может, в этом и заключалась моя проблема — почти никогда до меня не доходило с первого раза. Даже странно, что в этой голове с напрочь продырявленным мозгом рождались идеи и взгляды на жизнь, способные зацепиться за рваные края пробитых отверстий и задержаться там чуть дольше. Конечно, я никогда ни на чём не настаивал, но и не понимал моментально ту меняющуюся картину мира, которую мне показывали. И на протяжное «ну» вместе с довольно лаконичным ответом на счёт интересов Кэтрин я согласно кивнул, словно она озвучила прописную истину, разве что, разделённую исключительно на нас двоих просто так, а вовсе не лежащей на коленях тяжёлой книгой и тысячью, расположившихся на бесконечных стеллажах. Естественно! Чем ещё заниматься в свободное время, если не читать? Тут уж я был с ней полностью согласен, ведь моё время распределялось примерно так же. Не совсем по возрасту интересы, учитывая вечное любопытство моей соседки миссис Картрайт и советы, почему бы в такой замечательный солнечный день не пойти прогуляться с друзьями в парк. Что ж, в парке, действительно, читалось лучше... да и друзей в библиотеке выдавали на руки, только просили следить за их переплётом и обложкой внимательнее. Хотя мне ли было рассуждать про возраст, если я школу окончил всего полтора года тому назад? В общем, с первого раза до меня не доходило, и нет, это не становилось единственной моей проблемой...
[indent] Вот сейчас Кэтрин слишком уж явно не хотела отвечать на мои вопросы про неё, а я старался не настаивать, окунувшись в безопасную тему, не заставляющую меня ни заикаться, ни краснеть — магазин, где я проводил достаточно времени, чтобы в углу подсобки обзавестись собственным верстаком и набором инструментов; но недостаточно, чтобы это стало основным местом работы. Даже сейчас, когда часть лабораторного комплекса работала вхолостую, а я отдавал некоторые и без того немногочисленные смены, только бы никто не вылетел с работы в этот период изменений. Всё равно вечно так продолжаться не могло, а мне не хватало духу заглядывать в будущее и прикидывать, чем это всё может мне грозить, потому что в том закутке с верстаком места для матраса уже не находилось.
[indent] — Да... думаю, да. Сам я не умею, но можно было бы попросить расписать ткань вьюнками и бабочками, — из разряда фантастики, той самой, чьи страницы мне особенно нравилось перелистывать. На секунду я обрадовался — с Зону ведь можно проносить вещи и оставлять их там. На оставшееся время расстроился — вернуться в одну и ту же Зону пока вроде бы никому не удавалось, наверно, кроме тех постоянно открытых разломов, вокруг которых в три ряда стояли военные. А мне так сильно захотелось что-то подарить Кэтрин, оставив здесь не только имя на листах бумаги в золотой папке... но у меня с собой совершенно ничего не было. А дальше уже не так интересно... — Что-то делаю, — вздох. Как это всё уместить в несколько связных предложений? Про Мэри, про её мастерскую, вечно заваленную лоскутками, полированными деревяшками, пуговицами, нитками, разноцветными стёклышками, образками проволоки, керамическими заготовками, эскизами, красками, десятком бутылочек с клеем для разных материалов, вырезанными из журналов картинками с интересными идеями — и всё в таком хаотичном порядке или упорядоченном хаосе, что я только диву давался. Как про Джона рассказать, который показывал, как пользоваться инструментами, которых у него в гараже набиралось достаточно. Сразу ведь было понятно — толку из меня не выйдет, а для сомневающихся оставались записи учителей, зато при деле. Наверно, моя благодарность им обоим, собирающаяся комком в горле, весила несколько тон.
[indent] — Мне нравится ремонтировать вещи или механизмы. Однажды принесли огромные часы с кукушкой, вернее, привезли — целый шкаф от пола до потолка, только сломанные... даже хорошо. Если бы владельцы знали, с каким душераздирающим звуком эта кукушка объявляет каждый час, сразу бы отвезли на помойку, — и как объяснить то чувство, когда поломанная вещь, едва-едва избежавшая этой озвученной помойки, снова начинала работать в моих руках? Жаль, с людьми так не получалось. Со мной, например. Потому что с первого раза до меня так и не дошло... И со второго тоже. Даже когда Кэтрин перевела моё внимание на книгу вместо разговоров; даже когда ответила коротко и лаконично, не желая продолжать тему, я всё равно продолжал спрашивать. Возможно, потому что она оставалась частью библиотеки. Одной из тех редких дорогих книг, которые не разрешалось выносить за пределы читального зала, а времени и возможности пролистать все страницы или вернуться на следующий день не было, как не было и сил захлопнуть переплёт и вернуть обратно библиотекарю. И приходилось выхватывать то, что успею, потому что ничего кроме этого не останется. Только то, что она скажет мне, а я скажу ей именно сейчас.
[indent] — А чем ещё ты хотела бы заниматься? — и как-то удивительно, что в этот раз спрятал свой взгляд не первый... наверно, с третьего раза я ничего не пойму всё равно, и с этим следовало смириться. Чувство вышло необычным, знакомым, но не слишком хорошо, а потому я протаращился на лицо Кэтрин ещё несколько мгновений, даже глаза распахнув пошире, но потом всё-таки опомнился и отступил на безопасное расстояние за свои редуты из волос. И голос понизил. — Я не решал... так получилось. Но я не жалею! — даже когда волком выть хотелось от рассыпанных мусорных корзин просто потому, что кому-то захотелось указать мне моё место. И какой в этом смысл? Я его и без того знаю. Так что... рабочие моменты, которые просто не хотелось вспоминать и, как интересно, я их почти не помнил. — А теней бояться не надо... ну, не всегда. Смотри.
[indent] Всё-таки закрыв несчастную книгу вместе с миллионом моих извинений, я едва-едва заметно повернулся в сторону Кэтрин и раскрыл ладонь, на которой моментально появилась бабочка, очень похожая на ту, что только что сидела на пальце, разве что, всех оттенков не радуги, а серого цвета. Она выглядела плоской, всё-таки тени не были тьмой... но я чуть прикрыл домиком раскрытую ладонь второй ладонью, заслоняя от солнечного света, и бабочка потихоньку отлепилась от кожи, запорхав в воздухе, словно чёрно-белая 3d проекция. Ничего страшного, видишь? 

Подпись автора

[indent] Как-то на работе мне подсунули книгу со вполне понятным посылом, совершенно не разбираясь, какие именно проблемы привели меня в лабораторию, что говорило о них гораздо больше, чем обо мне. Теперь я мысленно говорю «они», хотя человек всегда был и оставался только один... просто, о мёртвых обычно ничего плохого не вспоминали, а я старался просто обезличить все неприятные инциденты до смазанных лиц. Естественно, не многостраничное фэнтези. Иногда мне вообще виделось в чужих глазах отчётливое сомнение в моём умении читать — ещё одна причина в них не смотреть, хотя, по большей части, я сам всё это придумывал по старой привычке, от которых так сложно избавляться. Книга мне не понравилась ровно настолько же в конце, насколько понравилась в начале. Всё-таки полное отсутствие надежды всегда казалось куда мягче, чем появившаяся и отобранная. По крайней мере, мне так казалось. А в той книге уборщику по имени Чарли выпал шанс на новую лучшую жизнь, и иногда мне казалось, что вместо теней Зона могла бы мне подарить возможность не думать о каждом собственном слове или движении, не заставлять себя каждый раз двигаться вперёд, а просто идти... наверно, я обнаглел уже в достаточной степени, чтобы выпрашивать подарки от судьбы, пусть и мысленно, пусть и так тихо, что сам иногда не слышал. Даже уши краснеют, как вспоминаю.
[indent] — Починил, — кивнул я в ответ на вопрос о кукушке, которой новая жизнь и второй шанс тоже дались непросто. Вряд ли она там, за своими тонкими деревянными стенами с опаской выглядывала наружу через врезанную дверцу, переживая, не свернул ли грузовик доставки к мусорным контейнерам, но всё же. — Мне нравится ремонтировать вещи, — и осёкся, потому что ровно то же самое сказал всего минуту тому назад. Собеседник из меня получался не слишком приятный, и я продолжал цепляться за слова Кэтрин о том, что ей не скучно и не одиноко сейчас. В один прекрасный день я вообще перестану нуждаться в таких костылях... если верить доктору Лестер, конечно. А я всё-таки ей верил, это с доверием к самому себе возникали некоторые сложности.
[indent] — И гулять мне тоже нравится, да, — всё-таки постарался я несколько сгладить неловкость, хотя на щеках точно выступило несколько неровных красных пятен. И выдохнул как-то слишком протяжно, потому что вновь возвращался к вопросу, существует ли мир за пределами этой библиотеки, в которой не очень много места для прогулок. Для книг — много, для работы с ними или чтения — тоже предостаточно, но в остальном... При всей магии этого места, и видимой, и ощущаемой, на секунду открывшийся в разломе вид на Бэль-Эйр должен был показаться Кэтрин просто грандиозным. И это звучало в точности так же грустно, как одни бабочки в компании. Какими бы ни были мои проблемы, иногда просьба присмотреться к другим людям не была полностью лишена смысла, иначе я вовсе разучился бы сочувствовать и замкнулся не просто в себе, а на себе. Может, от этого бабочка тихонько сорвалась с ладоней, сделав несколько тонких, едва заметных взмахов и растворившись в рассеянном солнечном свете. Я-то хорошо знал, никуда она не исчезла — даже в полдень тени где-нибудь, да собираются, но вот Кэтрин таких бабочек, наверно, перевидала уже не один десяток. Хотя она и так бы сорвалась... разговоры о детстве, пусть и чужом, вечно наталкивали меня на мысли о собственном. Это тоже обещало пройти со временем, но пока увы. А ещё я точно знал, что не найду правильных слов поддержки, может быть, потому что иногда их просто-напросто не существует, сколько ни говори, надеясь, что хоть капля из моря попадёт в цель. И ещё неизвестно, что именно хуже — когда кажется, что в темноте кто-то есть, или когда полностью в этом уверен.
[indent] — Зато ты тоже можешь спрятаться в темноте, — совсем уж тихо добавляю я, потому что это не похоже на поддержку. Это вообще ни на что не похоже, и мне хочется, чтобы Кэтрин меня и вовсе не услышала, но всё-таки протягиваю вперёд руку. Медленно, так медленно... и самому не верится в это движение. Я касаюсь её предплечья совсем легко, не уверен даже, что от моих пальцев на её коже остаются хоть какие-нибудь следы, и это тоже не очень похоже на поддержку, но всё же это именно она и есть.
[indent] В моей темноте периодически возникал отец... темноты на многих хватало, но его всегда было больше. Благо, никому и никогда не приходило в голову потом его оправдывать или объяснять, почему всё произошло так, а не иначе. Вернее, до моих ушей это ни разу не долетело, друзей-то у отца осталось достаточно. Я же просто знал - он ничего из себя не представляет... то есть, поставь его на весы, и стрелка едва ли сильно отклонится в сторону. Может, поэтому он и заливал в себя так много спиртного — чтобы ветром не унесло. А вообще... я, честно говоря, ничего про него не знал, ни где он сейчас, ни что с ним. И знать не хотел. Уж эту привилегию, как мне казалось, я заслужил, и ни разу в своей жизни не брал в рот алкоголя, чтобы ни единой чёрточкой на него не походить. Ни одной холодной баночки пива в жаркую погоду, только утолить жажду... ни капли.
[indent] — Мне всё-таки хочется верить, что в этом мире и во всех остальных есть нечто вечное. Только, ну... хорошее, понимаешь? — потому что про плохое и верить не нужно. Плохому ничья вера не требуется. — Может быть, рано или поздно возникли бы те же самые побеги, а с ними и новый свет. Когда-нибудь... — слабое утешение для Кэтрин, которая вряд ли сумела бы дождаться этого события. Возможно, своими словами я и вовсе её обидел! — Мм...можно посмотреть в книге на счёт разломов, вдруг там написано, когда они возникают здесь. — Скрывать собственную неловкость у меня выходило из рук вон плохо, но я уж точно прилагал к этому массу усилий. Даже внезапно и резко обрадовался, вдруг подумав — если, действительно, написано, то есть шанс сюда вернуться! И подарить расписанные вьюнками конвёрсы или фонарик, чтобы она не пугалась теней. Даже в горле пересохло! А я заёрзал на месте, не усидел и повернулся к Кэтрин, скрестив ноги по-турецки.

Отредактировано Charles Miller (2021-09-20 00:19:38)

Подпись автора

[indent] Нет, я сидел в клетке... Ответ даже мысленно прозвучал настолько странно, что не успел пройти по обычно предельно короткой дороге от моего сознания к моим же словам. Да, действительно сидел, наблюдая за золотистым сиянием разлома, способного скрывать за собой абсолютно любой мир, то ли вытащенный из общего информационного поля, как уже бывало со школой волшебства и магии, не способной с такой детальной точностью взяться откуда-то ещё, кроме нашей реальности; то ли сооружённый по своим собственным законам минимализма, где кроме неба и зелёных холмов больше ничего не существует. И, да, сидел именно в клетке, освобождённой от временных обитателей и нуждающейся в уборке... ничего такого. Но всё вместе звучало так, что у меня не получилось произнести даже простое предложение, не задумавшись в поисках каких-то иных слов, обозначающих всё то же самое, но по-другому.
[indent] — Нет, я был в приюте как раз, чистил вольеры, — так мне понравилось больше, — у нас... нельзя заходить в разломы, потому что это опасно. — И страх понятен даже мне. Хотя почему «даже»? В конце концов, в страхах я разбираюсь ничуть не хуже остальных. Почти специалист. Я уже рассказывал Кэтрин, если несколько брошенных вскользь слов способны считаться рассказом, какую тьму могут скрывать в себе Зоны, причём не эфемерную и рыхлую, как в кладовой с перегоревшей лампочкой, а плотную и настоящую, способную утянуть внутрь, чтобы никогда уже не выпускать. И это тоже было бы ей понятно и близко... она хоть и пугалась теней, но для ней они становились точно таким же непроглядным мраком. И сколько бы я ни удивлялся стремлению людей раз за разом пускаться в путешествия за разломы, пусть некоторая часть их даже за пределы Аделаиды ни разу не выезжала, чтобы посмотреть новые места, сам сидел здесь же под деревом и тщетно пытался объяснить вещи, которые и сам не понимал. Почему? Возможно, доктор Лестер знала ответ на этот вопрос, разложенный по полочкам с точки зрения психологии, но мне никогда не приходило в голову об этом у неё спрашивать. И без того мои успехи на сеансах медленно, но верно продолжали стремиться к нулю, а сбивать беседы и вовсе куда-то в сторону показалось последним делом.
[indent] — Вообще никогда не хочу, — на сей раз проблем с обдумыванием не было никаких, а слова вырвались словно и вовсе без моего непосредственного участия. Оставалось только у самого себя интересоваться, правду ли сказал на счёт желания прятаться, или усиленно выдаю желаемое за действительное, цепляясь за привычки, вросшие под кожу и заменившие мне нервную систему, подталкивающую сливаться с пейзажем при любом удобном и неудобном случае. Иногда... часто... я шёл по пути наименьшего сопротивления, а спрятаться всегда удавалось гораздо проще, нежели поднять лицо и встретить внешний мир таким, каким он был, от начала и до конца. — Просто так иногда получается, — ага, само, а ты вроде как и не при чём. Я нахмурился и чуть качнул головой, будто в ухо вода попала. «Получается просто» — сказать следовало именно так, но я не сказал, выискивая для самого себя оправдания. Наверно, в здешнем мире это передавалось по воздуху, потому что Кэтрин извинилась вдруг неизвестно за что. А потом извинилась ещё раз, и снова мне пришлось выискивать причину. Я даже задышал глубже, отчего грудь заходила ходуном от этих жадных вдохов и попыток затянуть в себя побольше исходящего от дерева спокойствия.
[indent] Именно в эту секунду я сумел понять, отчего кому-то захотелось унести с собой часть коры в тот мир, где для подобного эффекта требовался врач, выписывающий нужный рецепт, и аптека. Ладонь сама собой потянулась на шершавую поверхность дерева, ибо полученный запас слишком быстро израсходовался в моих неумелых руках, а всё хвалёное «я сам» поблекло не хуже теней в солнечную погоду. Да... мне бы тоже захотелось оставить себе часть заёмного умиротворения. Я вздохнул глубоко в последний раз и как-то виновато, но ладонь убрал не сразу. Всё-таки понимать и быть согласным — совершенно разные вещи, иногда находящиеся на разных краях вселенной. Сам учись! Ударил бы себя по рукам, но слишком резким выходило движение, способное напугать. Не только же я могу вздрагивать от ударов, пусть и не по мне, пусть только рядом. Кэтрин тоже. А мне абсолютно не хотелось, чтобы она меня боялась, хватало и того, что я её расстроил. Вместо этого под руки попалась книга, чьи плотные листы я начал быстро перелистывать в поисках того, чего там точно никогда не было.
[indent] — Нет, я... — что ты? Занимал руки и прятал взгляд, потому что не привык к слезам и вообще не представлял, что делать, когда Мэри начинала плакать. Она убеждала — это вовсе не из-за меня, но мы оба понимали, что я ей не верю. — Я подумал, если в книге написано, когда возникают разломы в этой Зоне, то у меня получилось бы вернуться. Ну, если ты не против, — я перевёл взгляд на её ноги, оценивая навскидку размер конвёрсов, словно среди плотных страниц уже нашёл расписание, а сейчас прикидывал, какие гостинцы лучше всего с собой прихватить. Хорошие мысли сейчас, и совершенно плохие потом, когда станет окончательно ясно, что сюда не вернуться. Только не расстраивайся, пожалуйста! — Мне хотелось бы остаться ещё какое-то время здесь с тобой. Можно?
[indent] «Какое-то время» становилось понятием чересчур растяжимым... и сжимаемым. До вечера меня никто не ждал, да и вечером тоже, однако находиться в Зоне слишком долго всегда было чревато для психики, а уж моя и без того не отличалась железобетонными креплениями. Только сразу вспоминалось, как ловко Кэтрин увернулась от ответа про одиночество, становящееся неизбежным в подобной библиотеке; как она чуть вывернула свой ответ прежде, чем отдать его мне сувениром, ничуть не отличающимся от тех положительных эмоций, которые расточало дерево, лишь подтверждая моё мнение, что они в некотором роде единое целое. А вот я ей совершенно ничего в ответ подарить не мог.

Подпись автора