Hannah Ray | Ханна Рэй
Дата и место рождения:
29.12.1999; Маунт-Гамбир, АвстралияРод деятельности:
уличный художник - для души;
бармен в клубе «Electric Circus» - для едыСемейное положение:
все замела метель, чьих-либо следов на снегу не появилось
Good day, mate
«умбракинез: поглощение света»
у Ханны ощущение, будто она родилась уже уставшей. если кто-то и есть там, наверху, прячущийся за пушистыми облаками, то он знатно напортачил, отправив в младенца напрочь выдохнувшуюся, утомленную душу. возможно, когда-то все складывалось по-другому, но было это давно и вообще не правда.
Ханна это апатия, равнодушие и абсолютная отстраненность от всего происходящего. у них с миром вроде как обоюдное соглашение: ему плевать на нее, а у нее своя отдельная вселенная, далекая от всех людских трудностей и страданий. маленький Северный полюс, что через холодные руки в наружность проникает, австралийскому солнцу сдаваться отказываясь; северным сиянием в светлых льдинках глаз, когда Ханна с баллончиками краски работает, отражается; да завывает в голосе тихом, слегка хриплом, ветрами простуженном, что по легким табачный дым гоняют, горло дерут. а Ханна давится, кашляет, свистит и сплевывает остатки вьюг, вытираясь рукавом мешковатой кофты, а после сидит спокойно, как ни в чем не бывало, да задумчиво выбивает обгрызенными ногтями с растрескавшимся лаком меланхоличные мотивы дождей. а то и вовсе сосульками со всех сторон щетинится, последние остатки эмоциональности и чувствительности в своем холодном одиночестве теряя.
Раньше, когда здесь олени с горящими красными носами морковку у эльфов выпрашивали, на её Северном полюсе даже весело было, но в Санта Клауса Ханна больше не верит так же, как и в себя, Бога, Вселенную. зато она верит в Конец. оттого и крайне потребительски к своему телу относится, да и ко всему прочему тоже. «все равно все в итоге умрет», – ее личная акуна матата.
а у других все иначе, и это завораживает. Ханна по вечерним улицам тенью бродит, в окна заглядывает, чужими жизнями вдохновляется, в уличные рисунки их превращая. смотрит внимательно, слушает, изучает, иногда на эмоции вывести пытается и удивляется такому разнообразию, ей недоступному. впрочем, это все не имеет ровным счетом никакого значения.
“мы разлетимся осколками после,
как с неба упавшие звезды
в детстве все выглядит по другому.
Ханне пять, и ее мир пахнет цветами, в которых живут маленькие полевые феи. она пробует волшебную пыльцу на вкус [сладит], зажмуривается сильно-сильно, ручки в кулачки сжимает и самое заветное загадывает. старается. вроде бы сбывается, а может и нет – желаний ведь так много, всех и не упомнишь.
Ханне всего пять, и утро улыбается ей через мамины объятия и ладонь отца, треплющую и без того лохматую макушку. Ханна звонко смеется в ответ. «утро доброе», – болтая под столом ножками, с набитым колечками с молоком ртом, когда оно птичьим пением аккомпанирует, окна от лучей солнца светятся [если встать чуть сбоку и приглядеться, можно увидеть, что и тут в воздухе пыльца. значит ночью залетали, сны проверить], а небо в «угадайку» облаками играет. или «мам, а сегодня утро грустит», – сонно и в зеленое одеялко с бабочками кутаясь, когда оно грустными мелодиями дождя будит, ветром злится, да каплями по стеклам плачет. Ханна сопереживает, вздыхает печально и улыбающееся солнышко на запотевшем окне рисует. Только бы феи успели от такой тоски спрятаться, а то ведь и погаснуть могут, бедненькие.
Ханне пять, и перед сном у нее усы от кефира с крошками клубничного печенья, сказки на ночь и поцелуй в лоб. читает всегда только папа, «Венди» называет тоже всегда лишь он. и пусть Ханна дует щечки, бубня: «я уже взрослая и не верю в Питера Пэна», – ей все равно нравится. это как будто только их. сокровенное.
а сокровенного у Ханны много: тайники под дубом на заднем дворе, набор разноцветных стекляшек, через которые можно заставить мир менять свой цвет, мягкий блокнотик на замочке, плюшевый щенок, которого Ханна везде с собой таскает, и билетики в картинную галерею, куда они ходили всей семьей. было очень впечатляюще. настолько, что Ханна пишет письмо Санта-Клаусу, получает на Рождество набор «юный художник» и шепчет на пыльцу теперь всегда только одно желание.а впереди лишь приключения.
Ханне десять, и в её мир врываются новые запахи, оставляя полевые дома фей где-то в памяти. она аккуратно, кончиком языка, пробует новое слово, за которым отец маскирует банальное «переезд» и печальное «это наш последний шанс с твоей матерью начать все сначала». при-клю-че-ни-я, – все еще слегка сладит, и Ханна улыбается искренне, когда на горизонте из тумана начинают выкарабкиваться первые серые дома; восторженно ахает, когда ей разрешают самостоятельно разрисовать одну из стен в своей новой комнате; и впервые в жизни по-настоящему пугается, когда под звуки ударившего о бордюр скейта все на минуту проваливается в абсолютную тьму.
Ханне всего десять, и утро будет ее уведомлением о новом сообщении. она все еще улыбается и старается не обращать внимание на крики снизу. а потом уроки, оценки, обеды на газоне, друзья, кружек рисования. все как у всех, все как всегда, и Ханна все та же. вот только плюшевый щенок уже давно сидит негуленый на кровати, блестки из блокнота постепенно перебираются на веки, а семейные ужины теперь всегда только с наушниками.
Ханне десять и перед сном она уже читает себе сама, вместо поцелуя в лоб у нее ночные переписки с вымышленными никами и картинками вместо фотографий на аватарке, но отец до сих пор зовет ее «Венди», и это все еще кажется чем-то сокровенным.
а сокровенного стало меньше: все та же, но пополняющаяся коллекция билетов на картинные выставки, список того, что Ханна должна обязательно увидеть до того, как придет «день Z», да мечта стать вторым Ван Гогом.а страна чудес горит синим пламенем.
Ханне семнадцать, и ее мир больше не пахнет. но зато горчит провалившимися последними шансами и щетинится новыми рисунками на стене ее комнаты. феи сюда больше не залетают [видимо горшка с фиалкой на подоконнике у открытого окна для них слишком мало], а вот ночные кошмары наведываются все чаще. «всего лишь переходный возраст», – и на этом визиты к психологу можно прекращать, только не забыв взять протянутую бумажку с рецептом и улыбнуться. спасибо.
Ханне всего семнадцать, и ее утро начинается с таблеток. она исправно делает всю домашнюю работу и, как может, выкладывается на тестах, дабы не нагружать мать хотя бы визитами в школу [потому что проблем хватает]; стоя в кругу на обеде поддерживает разговоры и смеется вместе со всеми «друзьями» [потому что так надо]; подрабатывает в книжном магазинчике: иногда просто книги, иногда с закладками [потому что им с матерью нужны деньги]; все еще интересуется искусством [потому что мечта детства]; и все чаще ловит себя на мысли, что все вокруг какое-то не настоящее, бумажное, дунь и развалится, как карточный домик [она сама тоже].
Ханне семнадцать, и она часто не ночует дома. пыльца фей окрашивается в белый, а она пробует все так же осторожно, вот только уже ничего не загадывая. возможно дали слишком мало, возможно нужно подождать, но чуда как и всегда не происходит [а она уже и не верит]. громкая музыка, голоса, запах пота, сигаретного дыма и алкоголя резонируют с воспоминаниями о поле настолько, что снова бьет в голову. опять становится тошно. Ханна выбирается на воздух, садится на бордюр и хочется набрать сообщение, а немного позже устало уткнуться в плечо, и чтобы это было единственным не бумажным, сокровенным. но нет у нее больше ничего сокровенного.в детстве задувая на торте свечи, ты мечтал не об этом.
Ханне двадцать, и ее мир звенит голосом матери, разбивается и порезы оставляет невидимые, но ощутимые. Ханна просит о шансе, обещает исправиться, и на какое-то время этой ниточки хватает, чтобы держаться. она проходит курс реабилитации в клинике, а затем постоянно плюющаяся газами машина, оставшаяся еще от отца, пытается довести ее до новой жизни. но что может выйти у такой развалюхи, так нелепо смотрящейся на парковке возле университета? Престиж, светлые аудитории и лощеные костюмы – рамки, клетка, попасться в которую Ханна не может себе позволить, зато денег, выделенных на обучение, так удачно хватает на потрепанный вагончик в трейлерном парке.
Ханне всего двадцать, и ее утро начинается после обеда. на улице ее нетерпеливо ждет костлявый рыжий пес, на этой неделе в конец обнаглевший и притащивший с собой всю стаю [Ханна старается к ним не привязываться, но думает, что рыжему подошло бы имя «Редбер»], а после подработка в клубе. она медленно опускается на уже изученное дно, но если не феи, то хотя бы бабочки снова залетают в окно, садясь на разросшуюся фиалку. и это помогает все еще держаться на плаву, не касаясь кончиками пальцев ног того самого дна; придает сил, хотя бы на то, чтобы замаскировать синяки под глазами, сделать пару фотографий возле университета и прикрепить их к рассказу «все просто супер», сочиненному специально для матери.
Ханне двадцать, и ночью она расписывает стены граффити, ставя внизу маленькую подпись: «Венди». И плевать, что Питер Пэн оказался мудаком, так и не забравшим ее в Нетландию; плевать, что гуляя в детстве по картинным галереям она мечтала совсем не об этом; плевать, что приступы случаются все чаще, а в списке «Увидеть до дня Z» не вычеркнуто и одной трети пунктов. Ханну вполне устраивает то, что есть, а мистер Лорти, на сеансах групповой терапии каждый день донимавший ее вопросом: «почему ты решила, что недостойна большего», – пусть катится нахера.
Ханне двадцать, и она не то, чтобы ждет, когда ее мир окончательно провалится в тьму, но уже ее не боится. это можно считать сокровенным?
*наследственные проблемы со зрением, на данный момент находящиеся в стадии «временная слепота».
Welcome to the Golden Hour
Как вы о нас узнали:
рекламаПожелания относительно игры:
кажется, и личная игра и сюжет пройдут мимо меня, но я попытаюсь куда-нибудь влезтьСвязь с вами:
Отредактировано Hannah Ray (2020-12-22 17:02:39)